Алеша относился к миру с детской отзывчивостью, простодушием и снисходительностью. Эти свойства отзывались провидческой рябью связующей его с миром материи, давая возможность той воплотиться в точно найденном звучанье и визуальных рифмах, до сих пор подхлестывающих наши внутренние озаренья, им задавая стихотворный ритм.

Иногда будто слышишь быстрое прищелкивание языком, представляешь, как лукавится его глаз, и слышишь искрометное «ах!» (вау!); мгновенный экстаз; его лицо расплывалось, а затем вновь собиралось, в согласье с нарастаньем или схожденьем на нет звука, дыхания, пристальности взгляда, экспрессии.

Что могло породить эту вспышку? И элегантность велосипеда, пристроенного на его лестничной клетке, и женская красота, и всего лишь абрис компьютерного монитора, и согласье во взглядах, и предчувствие будущих отношений, и предвестье какой-нибудь парадоксальной идеи, и сочетание вовсе не родственных друг другу предметов, сборка их воедино, умело состыкованными и аккуратно прилаженными.

Каждый из них обретал свое место и приносил радость.

Тому свидетельство — точное расположение предметов домашнего обихода в его жилище, будь то Москва или Кельн. Еще по пути к нему вы распознавали намек на Алешино единение со своим особо устроенным миром. Любовно произнося «моя квартира», он слегка приосанивался, рукой ухватив ремень и чуть скосив бедра. А уже внутри – чувствовали, как его радуют и форма самого обычного стула; и то, что привычные, радушные шлепанцы его ждут возле двери; и расклад небогатой кухонной утвари по буфетным полкам; и личностный характер, как и местоположение каждой фотографии, книги, которых он касался или на которые ссылался нежно и почтительно. Сколь бы ни спартанской была среда его обитания, Алешино восхищение этими немногочисленными спутниками его странствий по жизни, казалось, их уже превратило в членов семьи.

С Алешей вместе вы вступали в его мир, который теперь вам делался внятен.

Наверно, именно поэтому те, кто иначе б и вовсе не свел знакомства, или, по крайней мере, не нашел бы взаимопонимания; даже и те, кто, возможно, испытывал взаимную неприязнь как-то совмещались в Алешиной квартире, приглашенные на его знаменитые плов и борщ, получив возможность вольно предаться судьбоносному творческому взаимодействию. Вероятно, в этом выражалась сама сущность его поэзии – поэзии живых  потоков мысли, веющих от многих чутких личностей, на краткий срок сведенных в сообщество и с упоением резвящихся бок о бок, подобно воздушным змеям на берегу, в ласковый солнечный денек плещущим своими разноцветными хвостами; а Алеша был для них ветром.

Конечно же, иногда случалось и прямо противоположное. Незабываема спираль удивления, что вздымалась вдоль его горла, приводя в смятение взгляд, заостряя нос, раздувая ноздри и слегка оскаливая зубы, когда мы с замиранием наблюдали его попытку одолеть то, что вышло из повиновенья, отказывалось подчиниться. Затем следовал мучительный вздох – выражавший готовность то ли смириться, то ли терпеливо ждать поотставших.

И вот теперь, когда Алеша примирил все и вся, и, как он давно уже себе напророчил в телевизионном интервью, сейчас пирует в компании добрых друзей и других гениев, мы по-прежнему лишь на пути к нему. Я знаю, однажды мы вновь повстречаемся, и наконец у меня будет возможность продолжить наши беседы, что разрывали тенета пространства и времени, совершая вольные скачки по нами оставленным следам.

Библиография

Жанр: 

эссе

Цикл: 

Памяти Парщикова

Источник: 

Журнал «Комментарии», № 28, 2009 г.