Сомнамбула на потолочной балке ангара завис на цыпочках вниз головой, чем нанял думать о будущем двух опешивших опекунш. Женщины
невменяемы, и та, что с хоботом, в ленноновских очках, трясётся от злости
в такт сопернице, а ей припишем чёрный плащ нефтяной её же ресницей,
она его раскрывает над головой, и плащ принимает вид анатомической почки.

Пробудится этот, висящий, а ну-ка, развяжется где-то неплотно завязанное сочетание
эфира и духа. Тише! Сражаются женщины, что державы, и будь я апостолом,
ни в одной не проронил бы ни слова.
Первая отрывает синюю ленту с катушки и рот заклеивает поперёк.
Сопернице скотч перекидывает, и та лепит на губы от уха до уха ленту, — дерись молча!
Серьги снимают, как на ночь глядя, и вот они сеют в безмолвии по телам
вспышками окровавленные кокарды и крутят друг другу уши.
Векторами потрясая, вращательные запуская прыжки или оцепеневая. Какое-то время
передвигаются только единым полем, как электронной варежкой по экрану
или магнитом с исподу стола, или накрытые каменным одеялом,
или за ними следит ворсинка железного троса, проглоченного под гипнозом.
Третий присутствует невидимо в поединке — держит дерущихся в челюстях,
чертит им руки и ноги, стирает и снова уравнивает положения; выше и ниже
по желобам пускает суставы, проводит дуги и тотчас навёрстывает их наобум — осями.
Пальцы не слушаются, удивительные и словно туманные — пальцы
собирают наощупь в руинах стеклянного дома (землетрясение на заре) разбросанное барахло
в чащобе порезов; только нитку фосфорную на горизонте
забывает отхлынувшая чувствительность.
Обе так отрицают зеркально: «Не верую в того Бога,
который тебя после смерти моей покажет».

По пояс прыгая в координатной сетке, они запутываются и застывают.

Но тут одна другой с силой вправляет кулак в солнечное сплетение, и та
открывает рот широко, а глаза закрывает.

Юбки: цвета слоновой кости у одной, у другой — жестяного с переливом,
шуршат, но им кажется, — громоподобно.
Они их скидывают синхронно, потакая тишине и общей задаче.
А ну-ка, пробудится этот, висящий, развяжется где-то неплотно завязанное
сочетание эфира и духа.
Друг на друга уставились, словно гадательницы по внутренностям,
и дальномеры наводят насквозь до самой спины:
вот бы выпуклый шейный 7-й позвонок выбить ножом кожевенным,
чтоб взвизгнула белизна,
стружка слетела б с кости, а кровь медлила появляться, но
увядает драка и громоздит промашки, удаляясь от своего центра.
Так Эльпинор, шагал ли он прямо, как слепой штатив, или — раскинув руки,
катился, как разрезанный цитрус, по краю крыши и Одиссеи,
хватаясь за лестницу винтовую в мир теней, спьяну пропустив стремянку?
Пассажир по ходу периферийный — демон раскоординированности и забвения.

Но дальше, совсем вдалеке от ангара, заброшенного за городскую черту в шиповники и чертополохи,
за горящей дорожной развязкой, на бензоколонке находится этой драки — Афелий.
В баре сидит с выражением безмятежным: «Как-то связаны две Кореи
и миллион сумасшедших коров, — их гонят через минное поле,
забытое между границам этих корей... Связаны музыка Брукнера и цианистый калий».

«Всё проходит через меня, звук или цифра», — кладя на стойку плавник,
утверждает корифей Афелий.

* Афелий — наиболее удалённая от Солнца точка орбиты небесного тела.