Образ исполина из канувшего завета можно прочитать как метафору левиафана, и тогда это метаболическое связывание чудищ становится ещё одной метафорой врывающегося в настоящее прошлого.

Точкой, с которой можно эту тайную механику увидеть, оказываются деньги. Сначала - как материальный объект, затем - как абстрактная реальность связи отношений между объектами, людьми и явлениями.

Интуиция моя и та интуиция, которую я здесь реконструирую, во многом совпадают. Тем более, что Алексей успел подтвердить это совпадение.

«Сом в данном сравнении выступает гарантией целостности большого Космоса, и именно в этой функции сома "сознание и плоть сжимаются теснее"».

При наличии категории силы в стихотворении активизируется невербальное, в первую очередь послесловесное: читатель нацелен на соавторство при создании тишины, блаженного пустотного пространства в послесловесном финале.

В текстах Алексея Парщикова присутствует кино с поразительной топикой, которое мы можем додумывать точно так же, как мы додумываем кинометафоры.

Такая смесь технологий и бестериальности зрелого Парщикова, которая в дальнейшем сменится интересом к другим нечеловеческим формам существования и техническим, технологизированным объектам, является развитием подобной же темы у Виктора Сосноры.

А в этой системе координат, двигаясь в сторону неизвестного, мы находим именно то, что известно, то, что предназначено, то, что заранее предопределено.

Поразительное разнообразие является главной чертой стиховой культуры Парщикова.

Снимается противопоставление субъекта и объекта, которое унаследуется в фрейме восприятия «поэтической природы» и которое идёт от «философии тождества» XIX века. Понятие «природы» сменяется (и это радикальная смена) аристотелевским «фюсисом».