- Стихи и поэмы
- Проза
- Эссе
- Нулевая степень морали
- Аричкин
- Вверх ногами. Метаневесомость
- Байсун
- Топология переводчества. Где живет переводчик?
- Целесообразность
- Лошадь
- Сергей Шерстюк
- Снимаю не я, снимает камера
- 2000 кадров в секунду
- Пушкин
- Дигитальные русалки Матью Барни
- Подпись
- Предисловие к «Выбранному»
- Заметки к «Сельскому кладбищу»
- Крест-накрест
- Из письма Славе Курицыну
- Треугольник Урала
- Зольферайн. Шахты
- Людвиг Заменгоф
- Разное
- Эссе
- Переводы
- О поэте и письма
- Биография
- Письма
- Александру Давыдову
- Узкому кругу русских поэтов...
- Есть линии в американской л–ре...
- ... находить формы психологического времени
- Убийство Политковской ...
- ... кого деньги никогда не портили!
- ... видел фантастическую инсталляцию Ребекки Хорн
- ... мифы Барни прозвучали фантастически...
- Однажды я под влиянием книги Джулиана Спалдинга...
- Чефалу, это в 70 км. от Палермо...
- Но такой мощной публикации в США о Мета
- ... о новой антропологии с Д.А. Приговым
- ... стала манить литература о нейрофизиологии
- На выставке Клоссовски
- Попарт оказался совершенно "почвенным" искусством
- Украли мою веломашину
- Хочу поехать на Афон
- Я тоже не знаю как произносить точно Балтус
- ... самый загадочный мега-город Европы
- ... апофатический жест: образ через отрицание
- ... семинар по архитектуре в сто раз информативнее
- А я читал и перечитывал Эрвина Панофски
- В организованном пространстве всегда есть тайна
- Жарри был снижением, нечто вроде иронистов
- Здесь весь мир съезжается
- Это и произошло с платоновскими идеями
- И они презирают тех, кто продался
- На меня тратились десятки тысяч
- Но искусство это не естественное дело
- Ну, казачество есть и во мне
- Предстоит скорее всего операция
- Рейн отправляется в полицию
- С тех пор ничего подобного не было
- Страна стала чуть–чуть другой сейчас
- Теория облака
- Только литератору и лафа в Москве
- Эпигоны авангарда отталкивающие
- Это герметичность совсем другой природы
- ... статья Клемента Гринберга "Авангард и китч"
- ... цикл "Дирижабли"
- Алхимия
- Пресса пугает народными волнениями
- Это гибкая, тончайшая проза
- Вадиму Месяцу
- ... невозможно сопротивляться мифологической гравитации
- ... кое–где говорить о доблести русского оружия
- Хорошо бы поднимать отечественную нонфикшн
- ... туда входят не только поэты, но и византийские богословы
- ... я читал сегодня и "Бестиария" Тимофея, 5–й век
- У Хьюза есть великолепное перечисление имён собак
- Третий пантеон
- ... ощущение параллельной жизни всех исторических слоёв
- У нас карнавал в Кёльне
- Он всю жизнь обживал пустоты
- Я делаю чёрно–белые отпечатки
- Эти игрушки в основном отвратительны
- ... страшнее российского телевизора
- ... родные города не меняются
- ... правами на эксклюзивные публикации вновь написанного
- ... изматывающих нервы медицинских экзаменов
- ... в поэзии я встречаю "русский язык для иностранцев"
- ... заменяет сухой и точный Крым
- ... о поэзии русского метареализма
- А книга захватывающая и за ней драма и мука
- Береговая линия от Ниццы до Генуи
- Следим за состоянием Д.А. Пригова
- Сплошной action
- ... вы в том же домике с цветком на подоконнике
- ... и дух не находит ответа у судьбы
- ... мероприятие, куда приглашаются московские поэты
- ... национализм не титульной нации
- ... не исчезло из европейских характеров
- ... прошлое требует участия
- ... табу на миф в Германии
- А поколение Хендрика Джексона
- Аутентичность и восприятие
- Разговаривать–то я начал
- Уже лет 15 верлибр спущен с поводка
- Это огромная трата своего запаса
- Я бы хотел, чтобы она повидалась с этом врачом
- Я валяюсь в клинике в Гамбурге
- Я оч. хочу в Венецию
- Татьяне Щербине
- ... абстрактное понятие даёт визуальную форму
- ... мы видим Запад как устойчивый знаковый ряд
- ... чудесную по идиотизму рецензию
- "Пишущая машинка как зубы Дракулы"
- ... случай тектонических перемен в одном человеке
- ... матрас пока ещё обладает гораздо более выраженной индивидуальностью
- ... он признался, что любит поздние циклы Заболоцкого
- Этот драматизм возраста у Балтуса доведён до нерва
- ... коммуникации, живущие вне политического дискурса
- ... скажут богачам, чтоб не в музеи вкладывали, а в оборонку
- Михаилу Эпштейну
- Александру Давыдову
- Журнал «Комментарии»
- Юрий Арабов
- Владимир Аристов
- Евгений Бунимович
- Светлана Васильева
- Игорь Ганиковский
- Александр Давыдов
- Дмитрий Драгилёв
- Аркадий Драгомощенко
- Екатерина Дробязко
- Иван Жданов
- Александр Иличевский
- Илья Кукулин
- Андрей Левкин
- Вадим Месяц
- Олег Нарижный
- Дарлин Реддевей
- Владимир Салимон
- Андрей Тавров
- Джон Хай
- Марк Шатуновский
- Татьяна Щербина
- Михаил Эпштейн
- Журнал «НЛО»
- Поэтическая конференция и чтения на КрЯКК-2013
- Разные источники
- Вечер памяти Алексея Парщикова в Петербурге
- Вечер поэта и переводчика Хендрика Джексона
- Евгения Вежлян
- Дмитрий Драгилёв
- Екатерина Дробязко
- Елена Зейферт
- Александр Иличевский
- Виталий Кальпиди
- Андрей Коровин
- Алексей Королев
- Илья Кутик
- Леонид Латынин
- Андрей Левкин
- Денис Ларионов
- Александр Моцар
- Александр Самарцев
- Андрей Тавров
- Борис Херсонский
- Александр Шаталов
- Юлия Шералиева
- Сергей Соловьёв
- Найдено в сети (ссылки)
- Фото
- Видео
- Алексей Парщиков в фильме «День ангела»
- ART COLOGNE С Алексеем Парщиковым
- Парщиков интервьюирует Пригова
- Радио Свобода: «Парщиков: легенда»
- Фигуры интуиции: поэтика Алексея Парщикова
- Презентация книги «Кёльнское время»
- Алексей Парщиков: будущее восприятия
- Презентация книги «Минус-Корабль»
- Евгений Осташевский о знакомстве с Парщиковым
- Кристина Зейтунян о знакомстве с Парщиковым
- Митя Волчек о первой встрече с Парщиковым
- Михаил Йоссель о первой встрече с Парщиковым
- Михаил Ямпольский о не-метафорах у Парщикова
- Александр Иличевский вспоминает о Парщикове и читает «Нефть»
- Сергей Соловьёв читает мандалу Алексею Парщикову
- Илья Кутик читает «Четыре отрывка о Парщикове»
- Уэйн Чемблисс читает стихотворение «Сила» на английском
- Андрей Левкин читает стихотворение «Стража»
- Сергей Болмат об Алексее Парщикове - велосипедисте
- Хендрик Джексон читает «Лиман» на немецком
- Хендрик Джексон читает «Коты» на немецком
- Владимир Друк вспоминает Парщикова
- Григорий Стариковский о Парщикове
- Евгений Осташевский вспоминает Парщикова
- Людмила Вязмитинова о Парщикове
- Крисчиан Хауки читает «Коты» на английском
- Ульяна Вольф читает «Коты» на немецком
- Эссе Виталия Кальпиди «Чертеж Ангела»
- Семинар Елены Зейферт по поэзии Алексея Парщикова
- «Домашнее» видео 1999
- На главную
Мертвый летчик. Памяти Парщикова
«Как представляли смерть мои коллеги? Как выпадение из круга?
Поверили, что их вернёт назад, когда теряли высоту?
Что их пропустит твердь, как вынимаются со свистом друг из друга
два встречных поезда на длинном, трассирующем в ночь мосту?»
(Цикл «Дирижабли»: «Сельское кладбище»)
Выпаденье из круга, потеря высоты… Здесь о сохранении дистанции, которую Леша сохранить смог. Причем психологических уловок, надменного лица и жены-секретарши не понадобилось. Об одном известном поэте, которого друзья приводят в качестве автора выдающегося проекта, говорил: клоун. В хорошем смысле. Идеальный клоун, поэт. Парщикову клоунада казалась лишней. Несмотря на такое требование времени как отстраненность, постоянный взгляд на себя со стороны, работа над имиджем выдавала бы старомодность, это что-то из романтического арсенала. Слово «поэт» из этого же реестра. Хотелось бы большего. Андре Бийи формулирует открытие Парщикова так: «понимать — так же прекрасно, как петь». Вещей, родственных пению, много. Человек-легенда [1], Парщиков ежечасно над своей легендой работал. Это не имеет никакого отношения к пиару, работа над собственным мифом – те же самые тонкие миры… Оскар Уайльд, находясь в тюрьме, делает похожее открытие, догадавшись о том, что невнимательность – смертный грех. Согласованность внимания дает согласованность событий жизни, более того – согласованность между всеми элементами мира, живыми и неживыми. «Все, что понято, хорошо», — говорит Уайльд. Вполне буддистское изречение. Именно внимательность спасала поэзию Парщикова от глубинного нигилизма, заложенного в нас временем. Не релятивизма (он не так уж опасен, как принято думать, скорее – не конструктивен), а именно от ощущения абсурда и бессмысленности бытия. Он любил повторять: «Если ты хочешь выжить, ты должен уметь рассказывать истории». Это – о практической стороне поэтического существования… Рецепт, увы, не самый универсальный.
После смерти Леши меня достает один, может, и надуманный вопрос… Смог ли он выйти из круга? Я чувствую, что круг этот существует, но не могу точно определить его границ. Это так же зыбко, как найти грань между «мы» и «они». Есть люди, сделанные из одного теста, есть – из другого. Это, к счастью, непреодолимо. Леша в силу своей внимательности мог находить точки соприкосновения и с теми, и с другими. Наиболее интересные варианты творчества выходят за пределы социальных, житейских и даже культурных схем (как бы не скатиться к интеллигентскому: «человек нашего круга»)… Итак, что смущает? Где стены? В самой поэзии? Культуре? Абсолютизме западного мировоззрения? Буржуазности? Приходит на ум, залетевший откуда-то диагноз: эпоха Просвещения. Парщиков – один из последних поэтов эпохи Просвещения. Причем поэзия для меня не филологическая (тем паче не национальная) величина, а мировоззренческая. «У нас была прекрасная эпоха». Это контекст, в котором существенны открытия Эйнштейна и Гейзенберга, алхимия ядерного синтеза и расщепления, политическая либерализация, право на веру, борьба за права меньшинств и животных, свобода реального и виртуального перемещения… Праздник, карнавал, невыносимая легкость бытия, которая, к моему величайшему сожалению, дает сбой и вот-вот накроется медным тазом. Может, метаметафористы отошли в тень, интуитивно почувствовав смену декораций? Может, речь идет не о снижении пафоса познания, а о конце протестантского мирового проекта?
Леша пишет Андрею Таврову: «Протестантская культура любит конкретность, масштаб "один к одному" и видит в этом поэзию, единичность, признак выбора и достоинство. Скульптурная телесность католицизма ещё переводима на протестантскую образность, но византийская метафизичность — с трудом. У нас, византийцев по сути, второй мир не создаётся, а уже существует, метафизика есть априорно, и важно найти, скажем так, "позу приёмника", откуда соединение и передача оказываются возможны.» Я бы в столь чаадаевские подробности не вдавался. Религиозная закваска прошлого превратилась в различие темпераментов, за которыми стоят либо мифологическое мышление, либо гуманистическое. Другого не дано. Был приятно удивлен, узнав, что Ольга Седакова размышляет аналогичным образом [2]. Надо ли говорить, что Парщиков для меня – метафизик, изобретатель и разоблачитель глубинных смыслов, сделавший поэзию орудием познания, «великого делания», свидетель и создатель мифологии, пытавшийся вобрать в себя культурный опыт Европы, пропустив его сквозь парадоксальность своего видения. Хайдеггер подтверждает: важно не столько выйти их круга, сколько пребывать в нем надлежащим образом [3].
Разница между поэтическим проектом и вестью существует, хотя со стороны оба начинания выглядят схоже. Какую весть в наш мир принес Пригов? Скажете, никакой? Что он просто громко заявил о своем существовании? Пусть так, но разве этого мало? Жить-то стало интересней… К тому же, показал, что поэзия никому ничего не должна, что она может быть чем угодно… Ну это, так сказать, внутрицеховые прозрения. С Хлебниковым дело обстоит круче, концептуальнее. С Мандельштамом тоже. Может быть, потому что они не отмахивались от того, что зовется тайной бытия, и когда-то присягнув ей, служили до конца верой и правдой? Попытки сравнить поэтический опыт Парщикова с наследием будетлян предпринимались, и это не самое худшее сравнение. Другое дело, что у Хлебникова была возможность глотнуть молодости революции (и сгинуть на ее сквозняке), а Леше пришлось дышать спертым воздухом советских реформ, а потом и вовсе переместиться на спальные квартиры старой культуры.
Рабочих суждений о Европе я получил от Леши больше, чем от кого-либо другого. Благодаря его влюбленности в европейский миф, я проникся им настолько, насколько это позволяет шовинизм человека, прожившего большую часть жизни на сибирском и американском просторах. Другими словами, мне довелось жить в странах, о независимости которых можно говорить без сносок: поскольку их масштабность была настолько наглядной, что внушала это чувство и в тебя самого. Самым интересным в его европейских ландшафтах речи для меня остался он сам. «Тоска по мировой культуре» превратилась в «тоску по мировому духу». Однако искать его пришлось в довольно труднодоступных местах.
О виртуозности тропов Парщикова написано предостаточно. Леша научился раскрывать душу предметов, с позиций некоторой аскетической объективности, пытался «заморозить вещь», если обратиться к формулировке Стравинского. Оказалось, что для создания нового храма достаточно внимательно рассмотреть вещи, не попадавшие раньше в поле обзора других, перечислить их как основы бытия, будь-то «жужелка» из мифа юности или нечто мирообразующее, как деньги, или нефть. По замыслу, похоже на Рильке. Он тоже поэт с концепцией, и тоже умел внимательно смотреть на вещи. Можно подумать, что мое разделение поэзии на дикорастущую и фундаментальную тождественно различению лирики и эпоса. Это не так. Для меня поэзия с концепцией это то, что имеет цель. Я никогда бы не осмелился на то, на что осмелился, если бы не верил, что эта цель существует и что ее можно достигнуть в этой жизни. По существу, я процитировал Ивана Жданова в нашей недавней беседе по поводу «Норумбеги».
С Лешиным творчеством я познакомился до его обнародования. Мой уральский друг учился с ним в литинституте, привозил в Екатеринбург стихи Парщикова, Жданова, Еременко. Саша часто приезжал сам. Стихи новых кумиров я принимал, но сдержанно: в техницизме текстов мне чудился налет научной фантастики. Я – не гуманитарий, в литературе тянулся к чистоте жанра. Одни слова на работе, другие дома – вводить термины эмиссионной электроники в поэтику не хотелось. Судьба свела меня со всеми тремя героями поколения. С каждым по-разному, но с каждым мы достигли почти равной степени откровения. С Сашей я познакомился в Екатеринбурге, с Иваном в Хобокене (он приезжал несколько раз на наши фестивали), с Лешей в Москве, около Чеховки, где, как мне сейчас кажется, я проводил некоторый русско-американский слет. Мы удивились, что не пересеклись раньше. Я вспомнил, что однажды был свидетелем бурной реакции Феликса Кузнецова на публикацию его «Башен» в Литературке, что в очереди в «Советский писатель» наши книжки стояли рядом, что Бродский просил ему передать, что что-то сорвалось с его американским сборником… Ходили, в общем-то, по тем же дорожкам, просто в разное время. Был умеренно дождливый светлый день. Пили белое сухое в разных частях города. В следующий раз Курицын позвал нас на пикник на Ходынском поле, вечером с Лешей и Андреем Сенаторским поехали на Черемушкинский рынок, купили раков и в стиле Бодлера устроили их бега в каком-то замоскворецком парке. Виделись в основном в Москве, куда он прилетал из Кельна, а я из Нью-Йорка. Когда появился интернет, установили электронный контакт: переписывались, делились впечатлениями, решали житейские вопросы типа выправления документов и трудоустройства. Леша получил вид на жительство в Штатах, и я думал, что будем видеться чаще. По-моему, он приехал один (пару?) раз, на этом затея себя исчерпала. Далеко, дорого, бесперспективно. Серия истеричных войн, затеянных Америкой в начале тысячелетия, поставила окончательный крест на этой затее. Леша хотел жить в нормальной, гуманитарной стране. Он верил в эпоху Просвещения.
Зимой 2001-го Парщиков гостил в Бруклине, потом переехал ко мне на Лонг-Айленд. Я помню год, потому что это совпало с презентацией нашей Crossing Centuries [5] в Манхеттене. В город выбирались редко: съездили на какой-то вечер к Осташевскому, навестили Володю Друка в Нью-Йоркском университете (у него было хорошее настроение: изобрел машину времени), устроили чтения у меня в школе, в основном шныряли по книжным магазинам. Я в то время был одержим идеей новой американской антологии, хотел подобрать авторов по принципу включенности в американский ландшафт, геопоэтические замашки уже давали о себе знать. Леша посоветовал прочитать книжку Елены Петровской «Часть света» о пуританских переселенцах в нашу Wilderness — неизвестность, пустоту, дикость. Американский ландшафт в момент его формирования. Книжка пришлась ко двору. Мы купили несколько поэтических хрестоматий в Border’s, откопали с десяток малоизвестных авторов в букинистах. Помню, Парщиков заинтересовался имажинистом русского происхождения – Игнатовым. В Америке Леша не чувствовал себя в гостях, за исключением вещей житейских, был в контексте. Посоветовал покупать Book Review, чтоб быть в курсе литературных новинок. Я был слишком себе на уме, чтобы прислушаться. Мы питались разным культурным кормом, поэтому и темы для разговора всегда были под рукой. Было чем поделиться. Из разного теста? Нет, об этом мы не задумывались. Я почти искренне жаловался на недостаток «европейского образования» — впрочем, Леша занялся бы им и без моих жалоб. В библиотеке Мэстик-Ширли взяли фильмы Триера, какую-то предсмертную синтетику Кубрика с сатанистами. Пения Бьерк я с тех пор избегаю, хотя в депрессионизме чувствовались и свежесть, и настоящая боль («мы не врачи – мы боль…»), и подлинность любительского порыва, и красиво, в общем-то. В ответ я показал ему «Кабезу де Ваку» и «Город потерянных детей». Зима на острове пронзительная, злая. Совместные просмотры кинофильмов намекали об уюте. Алкоголем Леша не интересовался. Я работал за двоих. Это привело к эффектному семейному шоу, о котором сейчас, к счастью, можно вспоминать с улыбкой. Перед отъездом Леша съездил на встречу с Леонардом Шварцем, — тот еще жил в Нью-Йорке, — поговорить о его концепции «упаковки», на последнюю ночь остановился у Джона Хая, где мы и устроили прощальный банкет. Парщиков, уезжая, забыл у меня свою футболку. Черную. Импортную. Я продолжаю ее носить. Нормальная одежда. Что добру пропадать? В ней приезжал весной 2009 года к нему на могилу. Почти без умысла. Какой тут может быть умысел?
На днях попался под руку великолепный автор, тоже человек-легенда – Чарлз Форт. Считал, что перечню свобод, гарантируемых конституцией, необходимо добавить свободу сомнения в науке. «Свободу сомневаться в эволюции (а что, если труд Дарвина был фикцией?), во вращении Земли, в существовании скорости света, гравитации и т.д. Во всем, кроме фактов. Не отбрасывать ничего из действительности: будущая наука еще откроет неизвестные соотношения между фактами, которые кажутся нам безотносительными. Наука нуждается в потрясении голодным, хотя и недоверчивым, новым, диким умом». Я во вращении Земли, как и в существовании конечной скорости света не сомневаюсь, но, как стихотворец, столь трепетный порыв не могу не приветствовать. Форт – энциклопедист, составивший своды необъяснимых фактов, один из основоположников уфологии, на современном жаргоне – «космонавт». Энциклопедия чудес Форта датируется 1919 г., тогда, во времена дирижаблей, «космонавтом» быть не возбранялось. Все мы немного «космонавты»… Этот лунатик обладал великолепным «чувством юмора», единственным спасением мыслящего человека, написал 40 000 заметок, рассортированных под 1300 заголовками, например, «Гармония», «Равновесие», «Катализаторы», «Насыщение», «Предложение и сирое», «Метаболизм», «1001 забытое чудо. Книга проклятых» [7]. Процессия фактов, исключенных Наукой. Некоторые из них:
«MonthlyWeatherReview, май, 1887 г. сообщает о золотисто-желтых осадках, выпавших 27 февраля 1877 года в Пеклохе, Германия, в которых красящим веществом были четыре вида организмов, а не пыльца растений. Это были крошечные существа, формой напоминающие стрелки, кофейные зерна, рожки и диски. Может быть, это были символы. Может быть, это были предметные иероглифы. La Nature, 1888 г., 2,406: 14 августа 1888 года на мысе Доброй Надежды выпал дождь, столь черный, что его описывают как "чернильный душ". Annals of philosophy, 16, 226: 2 ноября 1819 года — за неделю до выпадения черного дождя и землетрясения в Канаде — в Бланкенберге, Голландия, выпал красный дождь Оранжево-красный град выпал 14 марта 1872 года в Тоскане, Италия (Notes and Queries, 9, 5, 16).
Дождь из бледно-лилового вещества выпал в Удоне, Франция, 19 декабря 1903 года (Bulletin de la Societe Meteorologique de France, 1904 г., 124). La Nature, 1885, 2, 351: Согласно профессору Шведову, в России 14 июня 1880 года выпали красные градины, голубые градины, а также серые градины. Nature, 34,123; отмечает, что когда вода испарялась, никакого песка не оставалось. Annales de Chimie, 1888 г., 75: 13 декабря 1887 года в Кохинхине (Cochin China) выпало вещество, похожее на несколько коагулированную кровь. Annual Register, 1821 г., 687: 13 августа 1819 года что-то упало с неба около Амхерста, штат Массачусетс. Оно было обследовано и описано профессором Грейвзом, бывшим лектором в дартмутском колледже. Это был предмет, поверхность которого была покрыта ворсом, похожим на ворс сукна. После удаления этого ворса было обнаружено мясистое и сочное вещество цвета буйволовой кожи, то есть темно-желтого цвета. У него был отвратительный запах, и после пребывания на воздухе оно приобрело ярко-красный цвет. Говорили, что этот предмет упал с ослепительным светом. Лондонская «Таймс», 19 апреля 1836 года: в окрестностях Аллахабада, Индия, произошло выпадение рыбы. Рассказывают, что рыбы принадлежали к виду чалва и имели размеры около одного спана (9 дюймов, или 22, 5 см) в длину и весом в один сиер (2 фунта). Они были мертвые и высохшие.
3 марта 1876 года в Олимиан Спрингз, округ Бат, штат Кентукки, с неба, «с чистого неба», выпали хлопья вещества, похожего на говядину. Мы хотели бы подчеркнуть, что, согласно рассказам, в небе не было видно ничего, кроме этого падающего вещества… Куски «обожженного в печи кирпича» якобы упали — во время града — в Падуе в августе 1834 года (Edinburgh New Philosophical Journal, 19, 87). С неба падают лягушки, горшки, топоры. Форт определяет себя следующим образом: «Мой разум таким образом сильно контрастирует с ортодоксами. Так как у меня нет аристократической пренебрежительности, свойственной нью-йоркскому консерватору или эскимосскому шаману, то я должен постараться постигнуть новые миры»…
Леша бы ликовал вместе со мной: какой чудесный фон для эпохи дирижаблей. Событие 09.11.02 я бы тоже включил в список Форта: наука ему так же не дала объяснения.
Мы с супругой слиняли из Штатов именно в эти годы. Неловкость возвращения заключалась в том, что большинство наших друзей в России, вольно или невольно работали на американский имперский проект. Они приняли сторону «цивилизации и прогресса». В Штатах многие мои товарищи по колледжу были уволены и смещены. По телевизору транслировался бесконечный 26 съезд партии. У Аркадия Котляра, сделавшего барельеф героям-пожарникам Торгового Центра, по нелепой причине начались обыски, в результате чего ему пришлось съехать с квартиры в Манхеттене. Мой близкий друг отказался печатать стихи о противостоянии Рима и варваров, из статьи другого коллеги цитаты из них были исключены как призыв к террору. Эмигранты, недавно получившие пособие, призывали бомбить и Россию и т.д. На родине работал эффект кривых зеркал. Впрочем, только в среде интеллигенции… Научились не обращать на это внимания. Перешучивались с Лешей е-мейлами. Каждый живет на основании собственного опыта.
«Ангел смерти, слетающий к человеку, чтоб разлучить его душу с телом, весь сплошь покрыт глазами. Почему так, зачем понадобилось ангелу столько глаз, — ему, который все видел на небе и которому на земле и разглядывать нечего? И вот я думаю, что эти глаза у него не для себя. Бывает так, что ангел смерти, явившись за душой, убеждается, что он пришел слишком рано, что не наступил еще человеку срок покинуть землю. Он не трогает его души, даже не показывается ей, но, прежде чем удалиться, незаметно оставляет человеку еще два глаза из бесчисленных собственных глаз. И тогда человек внезапно начинает видеть сверх того, что видят все и что он сам видит своими старыми глазами, что-то совсем новое. И видит новое по-новому, как видят не люди, а существа "иных миров", так, что оно не "необходимо", а "свободно" есть, т. е. одновременно есть и его тут же нет, что оно является, когда исчезает, и исчезает, когда является. Прежние природные "как у всех" глаза свидетельствуют об этом "новом" прямо противоположное тому, что видят глаза, оставленные ангелом» [7].
Я записал имена Лешиных соседей по кладбищу Мелатен: Эмми и Раймунд Йорг, Эрих и Хильдегард Хек, Гертруд Силлер и Карл Брюнагель, Ханс Крукенберг, доктор Драго Малкович, профессор Герман Финк… Несмотря на воинственность звучания, сплошная эпоха Просвещения. Для меня было исключительно важным, что где-то неподалеку нашли свое последнее земное прибежище, цари совершенно другой эпохи. Каспар, Валтасар, Мельхиор.
После смерти Леши меня достает один, может, и надуманный вопрос… Смог ли он выйти из круга? Я чувствую, что круг этот существует, но не могу точно определить его границ. Это так же зыбко, как найти грань между «мы» и «они». Есть люди, сделанные из одного теста, есть – из другого. Это, к счастью, непреодолимо. Леша в силу своей внимательности мог находить точки соприкосновения и с теми, и с другими. Наиболее интересные варианты творчества выходят за пределы социальных, житейских и даже культурных схем (как бы не скатиться к интеллигентскому: «человек нашего круга»)… Итак, что смущает? Где стены? В самой поэзии? Культуре? Абсолютизме западного мировоззрения? Буржуазности? Приходит на ум, залетевший откуда-то диагноз: эпоха Просвещения. Парщиков – один из последних поэтов эпохи Просвещения. Причем поэзия для меня не филологическая (тем паче не национальная) величина, а мировоззренческая. «У нас была прекрасная эпоха». Это контекст, в котором существенны открытия Эйнштейна и Гейзенберга, алхимия ядерного синтеза и расщепления, политическая либерализация, право на веру, борьба за права меньшинств и животных, свобода реального и виртуального перемещения… Праздник, карнавал, невыносимая легкость бытия, которая, к моему величайшему сожалению, дает сбой и вот-вот накроется медным тазом. Может, метаметафористы отошли в тень, интуитивно почувствовав смену декораций? Может, речь идет не о снижении пафоса познания, а о конце протестантского мирового проекта?
Леша пишет Андрею Таврову: «Протестантская культура любит конкретность, масштаб "один к одному" и видит в этом поэзию, единичность, признак выбора и достоинство. Скульптурная телесность католицизма ещё переводима на протестантскую образность, но византийская метафизичность — с трудом. У нас, византийцев по сути, второй мир не создаётся, а уже существует, метафизика есть априорно, и важно найти, скажем так, "позу приёмника", откуда соединение и передача оказываются возможны.» Я бы в столь чаадаевские подробности не вдавался. Религиозная закваска прошлого превратилась в различие темпераментов, за которыми стоят либо мифологическое мышление, либо гуманистическое. Другого не дано. Был приятно удивлен, узнав, что Ольга Седакова размышляет аналогичным образом [2]. Надо ли говорить, что Парщиков для меня – метафизик, изобретатель и разоблачитель глубинных смыслов, сделавший поэзию орудием познания, «великого делания», свидетель и создатель мифологии, пытавшийся вобрать в себя культурный опыт Европы, пропустив его сквозь парадоксальность своего видения. Хайдеггер подтверждает: важно не столько выйти их круга, сколько пребывать в нем надлежащим образом [3].
«Он изумлялся. Он писал Николо Тесле: "Планеты озарятся. Оболочки,
заряженные мертвецами, вспыхнут — катушка даёт пробой в витке.
Кто свяжет землю с небом напрямую, если не мёртвый лётчик?
Шахтёр на корточках в забое напоминает знак молнии на электрощитке.» [8]
заряженные мертвецами, вспыхнут — катушка даёт пробой в витке.
Кто свяжет землю с небом напрямую, если не мёртвый лётчик?
Шахтёр на корточках в забое напоминает знак молнии на электрощитке.» [8]
Вот именно. Пробой в витке. К чертям разговоры о герметичности культуры. Научились же когда-то сводить их к шутке. Тем более, люди не особенно этим обеспокоенные, склонны воспринимать их как старческое ворчание. Секрет Парщикова в том-то и заключается, что он не смел предаваться скепсису, умудрялся сохранять увлеченность, заинтересованность, будь то конструкция фотокамеры или композиция картины. «Не страшно потерять уменье удивлять, а страшно потерять уменье удивляться». Вряд ли муза Парщикова расправила крылья над сентиментальной добропорядочностью бардов и совков, вскормленных застойным журналом «Юность». Задача каждого поколения – преодоление литературщины поколения предшествующего. Задача поэта — избавление от литературщины вообще. Если ты хочешь что-то изменить, ты должен принести весть. В идеале, Благую весть. Вести бывают разные. Фрезер не без удовольствия пересказывает легенды о ложной вести. [4]
Разница между поэтическим проектом и вестью существует, хотя со стороны оба начинания выглядят схоже. Какую весть в наш мир принес Пригов? Скажете, никакой? Что он просто громко заявил о своем существовании? Пусть так, но разве этого мало? Жить-то стало интересней… К тому же, показал, что поэзия никому ничего не должна, что она может быть чем угодно… Ну это, так сказать, внутрицеховые прозрения. С Хлебниковым дело обстоит круче, концептуальнее. С Мандельштамом тоже. Может быть, потому что они не отмахивались от того, что зовется тайной бытия, и когда-то присягнув ей, служили до конца верой и правдой? Попытки сравнить поэтический опыт Парщикова с наследием будетлян предпринимались, и это не самое худшее сравнение. Другое дело, что у Хлебникова была возможность глотнуть молодости революции (и сгинуть на ее сквозняке), а Леше пришлось дышать спертым воздухом советских реформ, а потом и вовсе переместиться на спальные квартиры старой культуры.
Рабочих суждений о Европе я получил от Леши больше, чем от кого-либо другого. Благодаря его влюбленности в европейский миф, я проникся им настолько, насколько это позволяет шовинизм человека, прожившего большую часть жизни на сибирском и американском просторах. Другими словами, мне довелось жить в странах, о независимости которых можно говорить без сносок: поскольку их масштабность была настолько наглядной, что внушала это чувство и в тебя самого. Самым интересным в его европейских ландшафтах речи для меня остался он сам. «Тоска по мировой культуре» превратилась в «тоску по мировому духу». Однако искать его пришлось в довольно труднодоступных местах.
«Европа это немного гессевская Касталия, здесь много уголков, оборудованных для "игры в бисер": библиотек, музеев и т.д., бесконечно идущих по континенту семинаров. Собственно, это есть и в университетских кампусах США, (но здесь просто кампусных систем меньше), только Европа разнообразнее... Правда, воевать не хотят после Второй войны, ничего странного в этом нету. Только я никогда не скажу, что Европа это тихий курортный омут — хотя не без таких пейзажей… Свасьян забавный автор, я начал читать, и увлекся. Он из мест мною обжитых — Дорнах, он же Гётеанум, на трамвае четверть часа из центра Базеля в антропософию, их Ватикан. Свастьян хвастлив, по-кавказски витиеват и изукрашен, очень излишен, если не в построении фразы, то в развитии мысли, но критика неумирающей Европы ему к лицу. В Швейцарии многие учёные (хотя давно уже нет национальной науки в интернациональных лабораториях), я имею в виду, швейцарцы уважают антропософию с детства и, естественно, Гёте, как святого этого учения.» (Из нашей переписки).
Времена Гёте миновали. И если говорить о современной поэзии, следует отметить ее поражение на клеточном, а также и на концептуальном уровне. Уровень микроскопический – строка, потом – стихотворение (их завершенность и совершенство). Макроскопический – мировоззрение, дар вести (здесь можно говорить лишь о внятности сообщения). Любопытно, что и строку, и концепцию можно наполнить разными вещами – зависит от изобретательности. Есть необходимые компоненты, но это уже проблема мастерства и щедрости духа. На уровне строки работает фонетика, аллитерация, смысловая законченность, интонация, точная или глубинная метафора, афористичность, загадочность… лишь бы был нерв. Концепцию на эмоциях не вытащить. Мне кажется, необходимо смотреть на мир, не исходя из души (своего внутреннего состояния), а смотреть на свою душу, исходя из реального устройства мира – он иллюзорен лишь до определенного предела. Это дает возможность поставить себя на одну полку со всем остальным, выявить очевидность, естественность, цельность. Это верно хотя бы из психологических соображений. Из бунта и обостренного восприятия распада концепции не выстроишь.
О виртуозности тропов Парщикова написано предостаточно. Леша научился раскрывать душу предметов, с позиций некоторой аскетической объективности, пытался «заморозить вещь», если обратиться к формулировке Стравинского. Оказалось, что для создания нового храма достаточно внимательно рассмотреть вещи, не попадавшие раньше в поле обзора других, перечислить их как основы бытия, будь-то «жужелка» из мифа юности или нечто мирообразующее, как деньги, или нефть. По замыслу, похоже на Рильке. Он тоже поэт с концепцией, и тоже умел внимательно смотреть на вещи. Можно подумать, что мое разделение поэзии на дикорастущую и фундаментальную тождественно различению лирики и эпоса. Это не так. Для меня поэзия с концепцией это то, что имеет цель. Я никогда бы не осмелился на то, на что осмелился, если бы не верил, что эта цель существует и что ее можно достигнуть в этой жизни. По существу, я процитировал Ивана Жданова в нашей недавней беседе по поводу «Норумбеги».
С Лешиным творчеством я познакомился до его обнародования. Мой уральский друг учился с ним в литинституте, привозил в Екатеринбург стихи Парщикова, Жданова, Еременко. Саша часто приезжал сам. Стихи новых кумиров я принимал, но сдержанно: в техницизме текстов мне чудился налет научной фантастики. Я – не гуманитарий, в литературе тянулся к чистоте жанра. Одни слова на работе, другие дома – вводить термины эмиссионной электроники в поэтику не хотелось. Судьба свела меня со всеми тремя героями поколения. С каждым по-разному, но с каждым мы достигли почти равной степени откровения. С Сашей я познакомился в Екатеринбурге, с Иваном в Хобокене (он приезжал несколько раз на наши фестивали), с Лешей в Москве, около Чеховки, где, как мне сейчас кажется, я проводил некоторый русско-американский слет. Мы удивились, что не пересеклись раньше. Я вспомнил, что однажды был свидетелем бурной реакции Феликса Кузнецова на публикацию его «Башен» в Литературке, что в очереди в «Советский писатель» наши книжки стояли рядом, что Бродский просил ему передать, что что-то сорвалось с его американским сборником… Ходили, в общем-то, по тем же дорожкам, просто в разное время. Был умеренно дождливый светлый день. Пили белое сухое в разных частях города. В следующий раз Курицын позвал нас на пикник на Ходынском поле, вечером с Лешей и Андреем Сенаторским поехали на Черемушкинский рынок, купили раков и в стиле Бодлера устроили их бега в каком-то замоскворецком парке. Виделись в основном в Москве, куда он прилетал из Кельна, а я из Нью-Йорка. Когда появился интернет, установили электронный контакт: переписывались, делились впечатлениями, решали житейские вопросы типа выправления документов и трудоустройства. Леша получил вид на жительство в Штатах, и я думал, что будем видеться чаще. По-моему, он приехал один (пару?) раз, на этом затея себя исчерпала. Далеко, дорого, бесперспективно. Серия истеричных войн, затеянных Америкой в начале тысячелетия, поставила окончательный крест на этой затее. Леша хотел жить в нормальной, гуманитарной стране. Он верил в эпоху Просвещения.
Зимой 2001-го Парщиков гостил в Бруклине, потом переехал ко мне на Лонг-Айленд. Я помню год, потому что это совпало с презентацией нашей Crossing Centuries [5] в Манхеттене. В город выбирались редко: съездили на какой-то вечер к Осташевскому, навестили Володю Друка в Нью-Йоркском университете (у него было хорошее настроение: изобрел машину времени), устроили чтения у меня в школе, в основном шныряли по книжным магазинам. Я в то время был одержим идеей новой американской антологии, хотел подобрать авторов по принципу включенности в американский ландшафт, геопоэтические замашки уже давали о себе знать. Леша посоветовал прочитать книжку Елены Петровской «Часть света» о пуританских переселенцах в нашу Wilderness — неизвестность, пустоту, дикость. Американский ландшафт в момент его формирования. Книжка пришлась ко двору. Мы купили несколько поэтических хрестоматий в Border’s, откопали с десяток малоизвестных авторов в букинистах. Помню, Парщиков заинтересовался имажинистом русского происхождения – Игнатовым. В Америке Леша не чувствовал себя в гостях, за исключением вещей житейских, был в контексте. Посоветовал покупать Book Review, чтоб быть в курсе литературных новинок. Я был слишком себе на уме, чтобы прислушаться. Мы питались разным культурным кормом, поэтому и темы для разговора всегда были под рукой. Было чем поделиться. Из разного теста? Нет, об этом мы не задумывались. Я почти искренне жаловался на недостаток «европейского образования» — впрочем, Леша занялся бы им и без моих жалоб. В библиотеке Мэстик-Ширли взяли фильмы Триера, какую-то предсмертную синтетику Кубрика с сатанистами. Пения Бьерк я с тех пор избегаю, хотя в депрессионизме чувствовались и свежесть, и настоящая боль («мы не врачи – мы боль…»), и подлинность любительского порыва, и красиво, в общем-то. В ответ я показал ему «Кабезу де Ваку» и «Город потерянных детей». Зима на острове пронзительная, злая. Совместные просмотры кинофильмов намекали об уюте. Алкоголем Леша не интересовался. Я работал за двоих. Это привело к эффектному семейному шоу, о котором сейчас, к счастью, можно вспоминать с улыбкой. Перед отъездом Леша съездил на встречу с Леонардом Шварцем, — тот еще жил в Нью-Йорке, — поговорить о его концепции «упаковки», на последнюю ночь остановился у Джона Хая, где мы и устроили прощальный банкет. Парщиков, уезжая, забыл у меня свою футболку. Черную. Импортную. Я продолжаю ее носить. Нормальная одежда. Что добру пропадать? В ней приезжал весной 2009 года к нему на могилу. Почти без умысла. Какой тут может быть умысел?
«На кладбище химически-зеленом я памятник воздвиг походный, шаткий.
На стенках начертил я воздуха баллон.
Гадаю по теням – они раскиданы по плоскостям палатки,
где инструмент складной, где 36 приборов открыты под углом». [8]
На стенках начертил я воздуха баллон.
Гадаю по теням – они раскиданы по плоскостям палатки,
где инструмент складной, где 36 приборов открыты под углом». [8]
Леша любил блеск металлического инструментария, разные штучки-дрючки. Кажется, у Хармса есть такое: «Женщины любопытны. Стоит достать из кармана какую-нибудь неожиданную штучку (например, ножнички) – и они ваши.» Не знаю какую хитрость применил Леша в 2004 году, но с Катей ему повезло. Свадьбу играли в Москве, дома у Парщикова: на Речном. Ночью позвонила жена, сказала про Норд-Ост. Вот тебе и эпоха Просвещения… Насколько объективно научное знание? Это – общественный институт, что одно и то же, что заговор. Факты, противоречащие установленным понятиям, отбрасываются. Шестов [6] уверял, что история сметает все самое интересное, уникальное, самостоятельное. «”Кто знает, — может, жизнь есть смерть, а смерть есть жизнь”, — говорит Эврипид… Платон заставляет произнести те же слова Сократа… Мудрейшие из людей еще с древнейших времен живут в таком загадочном безумии незнания… Разве не ясно всякому, что жизнь есть жизнь, а смерть есть смерть, и что смешивать жизнь со смертью и смерть с жизнью может либо безумие, либо злая воля, поставившая себе задачей во что бы то ни стало опрокинуть все очевидности и внести смятение и смуту в умы? Почему история, истребляющая все бесполезное и бессмысленное, сохранила нам эти слова? Скажут, простая случайность: иной раз рыбья кость и ничтожная раковина сохраняются тысячелетиями. Сущность в том, что хоть упомянутые слова и сохранились, но они не сыграли никакой роли в истории духовного развития человечества. История превратила их в окаменелости, свидетельствующие о прошлом, но мертвые для будущего, — и этим навсегда и бесповоротно осудила их. Такое заключение как бы само собой напрашивается. И в самом деле: не разрушать же из-за одного или нескольких изречений поэтов и философов общие законы человеческого развития и даже основные принципы нашего мышления».
На днях попался под руку великолепный автор, тоже человек-легенда – Чарлз Форт. Считал, что перечню свобод, гарантируемых конституцией, необходимо добавить свободу сомнения в науке. «Свободу сомневаться в эволюции (а что, если труд Дарвина был фикцией?), во вращении Земли, в существовании скорости света, гравитации и т.д. Во всем, кроме фактов. Не отбрасывать ничего из действительности: будущая наука еще откроет неизвестные соотношения между фактами, которые кажутся нам безотносительными. Наука нуждается в потрясении голодным, хотя и недоверчивым, новым, диким умом». Я во вращении Земли, как и в существовании конечной скорости света не сомневаюсь, но, как стихотворец, столь трепетный порыв не могу не приветствовать. Форт – энциклопедист, составивший своды необъяснимых фактов, один из основоположников уфологии, на современном жаргоне – «космонавт». Энциклопедия чудес Форта датируется 1919 г., тогда, во времена дирижаблей, «космонавтом» быть не возбранялось. Все мы немного «космонавты»… Этот лунатик обладал великолепным «чувством юмора», единственным спасением мыслящего человека, написал 40 000 заметок, рассортированных под 1300 заголовками, например, «Гармония», «Равновесие», «Катализаторы», «Насыщение», «Предложение и сирое», «Метаболизм», «1001 забытое чудо. Книга проклятых» [7]. Процессия фактов, исключенных Наукой. Некоторые из них:
«MonthlyWeatherReview, май, 1887 г. сообщает о золотисто-желтых осадках, выпавших 27 февраля 1877 года в Пеклохе, Германия, в которых красящим веществом были четыре вида организмов, а не пыльца растений. Это были крошечные существа, формой напоминающие стрелки, кофейные зерна, рожки и диски. Может быть, это были символы. Может быть, это были предметные иероглифы. La Nature, 1888 г., 2,406: 14 августа 1888 года на мысе Доброй Надежды выпал дождь, столь черный, что его описывают как "чернильный душ". Annals of philosophy, 16, 226: 2 ноября 1819 года — за неделю до выпадения черного дождя и землетрясения в Канаде — в Бланкенберге, Голландия, выпал красный дождь Оранжево-красный град выпал 14 марта 1872 года в Тоскане, Италия (Notes and Queries, 9, 5, 16).
Дождь из бледно-лилового вещества выпал в Удоне, Франция, 19 декабря 1903 года (Bulletin de la Societe Meteorologique de France, 1904 г., 124). La Nature, 1885, 2, 351: Согласно профессору Шведову, в России 14 июня 1880 года выпали красные градины, голубые градины, а также серые градины. Nature, 34,123; отмечает, что когда вода испарялась, никакого песка не оставалось. Annales de Chimie, 1888 г., 75: 13 декабря 1887 года в Кохинхине (Cochin China) выпало вещество, похожее на несколько коагулированную кровь. Annual Register, 1821 г., 687: 13 августа 1819 года что-то упало с неба около Амхерста, штат Массачусетс. Оно было обследовано и описано профессором Грейвзом, бывшим лектором в дартмутском колледже. Это был предмет, поверхность которого была покрыта ворсом, похожим на ворс сукна. После удаления этого ворса было обнаружено мясистое и сочное вещество цвета буйволовой кожи, то есть темно-желтого цвета. У него был отвратительный запах, и после пребывания на воздухе оно приобрело ярко-красный цвет. Говорили, что этот предмет упал с ослепительным светом. Лондонская «Таймс», 19 апреля 1836 года: в окрестностях Аллахабада, Индия, произошло выпадение рыбы. Рассказывают, что рыбы принадлежали к виду чалва и имели размеры около одного спана (9 дюймов, или 22, 5 см) в длину и весом в один сиер (2 фунта). Они были мертвые и высохшие.
3 марта 1876 года в Олимиан Спрингз, округ Бат, штат Кентукки, с неба, «с чистого неба», выпали хлопья вещества, похожего на говядину. Мы хотели бы подчеркнуть, что, согласно рассказам, в небе не было видно ничего, кроме этого падающего вещества… Куски «обожженного в печи кирпича» якобы упали — во время града — в Падуе в августе 1834 года (Edinburgh New Philosophical Journal, 19, 87). С неба падают лягушки, горшки, топоры. Форт определяет себя следующим образом: «Мой разум таким образом сильно контрастирует с ортодоксами. Так как у меня нет аристократической пренебрежительности, свойственной нью-йоркскому консерватору или эскимосскому шаману, то я должен постараться постигнуть новые миры»…
Леша бы ликовал вместе со мной: какой чудесный фон для эпохи дирижаблей. Событие 09.11.02 я бы тоже включил в список Форта: наука ему так же не дала объяснения.
«Нефть — планетарная кровь. Но для меня — чистый промежуток между органикой и неорганикой. Как можно представить себе промежуток как пространственную форму, не связанную со своими границами?.. Нефть — жертвенный баран. Она обращает в свою веру. Она — нефть — и жертва и божество в одном лице». (Из набросков Парщикова)
Почему смерть Леши подняла переживания того времени? Через неделю я лечу в Нью-Йорк, где надеюсь выудить нашу переписку времен становления Нового миропорядка. Сейчас воспользуюсь чужой: «Хорошо бы разоружить Америку, а то жаль её замечательную интеллигенцию. Вот же впрямь опасное государство. Четверть миллиона полчищ в Междуречье. Побратимов-князей созывает на брань. Почему другие страны не должны идти своими путями, неизвестно. А вот бы заставить американцев целый день слушать арабскую музыку изо всех звуковых точек, они бы убедились, что они не жили, и не будут жить по логике багдадского мироощущения. Но мы-то знаем, что надо отобрать нефть, этот мираж благоденствия. Война будет потому, что мир дошёл до тупика, как всем кажется. Вернее тем, кто не верит в творчество, как в чистую прибавку. Жаль мне в этой ситуации прежде всего таких, как Кома Иванов, почти уверовавшего в то, что в нашем веке все сойдутся на правильном правительстве Земного Шара и восторжествует окороченный наукой Хлебников. Каков бы ни был капитализм, турбо или механический, там всё равно зооэкономист Маркс. Дикая фигура была, правда? В ожидании конца света я получаю из Америки дикие письма ужаса и почти проклятия Бушу и администрации. Вот, Леонард Шварц пишет: "Good news is rare these days. Rumsfeld and his friends are all psychopaths and warmongers, and they have the mindless Bush in their sway." Он ищет грант, чтобы на год поехать в Берлин, выйти из под давления: "... The atmosphere in Bush America is so oppressive, so a year in Berlin would be fantastic"».
Мы с супругой слиняли из Штатов именно в эти годы. Неловкость возвращения заключалась в том, что большинство наших друзей в России, вольно или невольно работали на американский имперский проект. Они приняли сторону «цивилизации и прогресса». В Штатах многие мои товарищи по колледжу были уволены и смещены. По телевизору транслировался бесконечный 26 съезд партии. У Аркадия Котляра, сделавшего барельеф героям-пожарникам Торгового Центра, по нелепой причине начались обыски, в результате чего ему пришлось съехать с квартиры в Манхеттене. Мой близкий друг отказался печатать стихи о противостоянии Рима и варваров, из статьи другого коллеги цитаты из них были исключены как призыв к террору. Эмигранты, недавно получившие пособие, призывали бомбить и Россию и т.д. На родине работал эффект кривых зеркал. Впрочем, только в среде интеллигенции… Научились не обращать на это внимания. Перешучивались с Лешей е-мейлами. Каждый живет на основании собственного опыта.
«За окоёмом нервных окончаний природа берёт начало. В темноте провисла
долина — нам не по росту. Чем дальше едет по объективу зум,
тем ближе и напористей деталь. Тем безвозвратней западенье смысла.
И каждый лупоглазый атом неуязвим, толкаясь наобум.»[8]
долина — нам не по росту. Чем дальше едет по объективу зум,
тем ближе и напористей деталь. Тем безвозвратней западенье смысла.
И каждый лупоглазый атом неуязвим, толкаясь наобум.»[8]
Я считал, что Парщиков разыграл меня, прислав как-то в мою «американскую дыру» стихи Андрея Таврова. Думал, что он сам скрывается за вымышленным именем. Расписался. Переосмыслился. Написал ему об этом. Оказался не прав. С появлением в литературе Таврова стало понятно, что у дела Парщикова есть серьезный преемник. Обладая мощнейшей изобразительной и метафорической базой, сходной по виртуозности исполнения с парщиковской, Андрей создал совершенно другую поэтику, под знаменателем чисто метафизическим, в отличие от Лешиного обоготворенного познания. Понятие учительства в литературе видится мне чем-то спекулятивным (все-таки литература от жизни чуть отличается), но смысл общего дела, продолжение школы, развитие ее традиций – вещь без которой существование какой-либо оформленной духовности, немыслимо. Создавая «Русский Гулливер»2 мы думали в таком же ключе. Леша стоял у истоков нашего начинания, с ним вместе мы когда-то утвердили окончательно название издательства, обсуждали возможных авторов, думали о стратегии и тактике – в некоторых манифестах Парщиков принимал участие в качестве редактора. Последний раз мы виделись с Лешей в Амстердаме, куда с Сашей Давыдовым и Андреем Тавровым приехали представлять «Русского Гулливера» в местном университете. Парщиков уже не разговаривал: писал грифелем на специальной табличке. Очень антично. Так он и показывал город: приведет в монастырь урсулинок, напишет «девственницы», забредем в район «фонарей», напишет «бляди»… Разговоры от тем высоких смещались к низким, но о политике старались не говорить. Его настораживала эмигрантская политизированность, обострившаяся за последнее время: достаточно сказать несколько добрых слов о России – и ты уже смертный враг. «Здесь Спиноза придумал, что наций нет», — написал Парщиков неожиданно, когда мы сидели в каком-то кафе у воды. Думаю, он хотел передать суть Амстердама. «Наций нет, только индивидуумы». Идея, надо сказать, прижилась. И не только в Европе. Хотя немцам пришлось покаяться именно всей нацией. «Понимать, так же прекрасно как петь».
«Ангел смерти, слетающий к человеку, чтоб разлучить его душу с телом, весь сплошь покрыт глазами. Почему так, зачем понадобилось ангелу столько глаз, — ему, который все видел на небе и которому на земле и разглядывать нечего? И вот я думаю, что эти глаза у него не для себя. Бывает так, что ангел смерти, явившись за душой, убеждается, что он пришел слишком рано, что не наступил еще человеку срок покинуть землю. Он не трогает его души, даже не показывается ей, но, прежде чем удалиться, незаметно оставляет человеку еще два глаза из бесчисленных собственных глаз. И тогда человек внезапно начинает видеть сверх того, что видят все и что он сам видит своими старыми глазами, что-то совсем новое. И видит новое по-новому, как видят не люди, а существа "иных миров", так, что оно не "необходимо", а "свободно" есть, т. е. одновременно есть и его тут же нет, что оно является, когда исчезает, и исчезает, когда является. Прежние природные "как у всех" глаза свидетельствуют об этом "новом" прямо противоположное тому, что видят глаза, оставленные ангелом» [7].
Я записал имена Лешиных соседей по кладбищу Мелатен: Эмми и Раймунд Йорг, Эрих и Хильдегард Хек, Гертруд Силлер и Карл Брюнагель, Ханс Крукенберг, доктор Драго Малкович, профессор Герман Финк… Несмотря на воинственность звучания, сплошная эпоха Просвещения. Для меня было исключительно важным, что где-то неподалеку нашли свое последнее земное прибежище, цари совершенно другой эпохи. Каспар, Валтасар, Мельхиор.
1. А.Парщиков – лауреат почетной премии России «Литературная легенда» (2005).
2. О.Седакова, «Гермес», Континент, 2002, №114.
3. М.Хайдеггер, «Бытие и время», М., ACT, 2003.
4. Д. Фрезер, «Фольклор в ветхом завете», М., Издательство политической литературы, 1990.
5. ”Crossing centuries: The New Generation In Russian Poetry”, Talisman House Publishers, 2000.
6. Л.Шестов, “На весах Иова», Paris, YMCA-PRESS, 1975.
7. Сн. H. Fort, “The Book of the Damned: The Collected Works of Charles Fort”, Prometheus Books, 1999.
8. А.Парщиков, «Сельское кладбище» из книги «Ангары», М., Наука-Русский Гулливер, 2006.
НА СМЕРТЬ ДРУГА
(памяти А.Парщикова)
Вбирая свет глубинного нуля,
под нами пела полая земля,
скрипели корни тяжкого собора.
Пока хватало духа и тепла,
нам даже смерть служанкою была,
за пряжею не поднимала взора.
Она, рабыня голубых кровей,
изысканной прилежностью своей
была отлична от немногих прочих.
Менялись страны, женщины, питье.
Но профиль поразительный ее
оттачивался в сумерках рабочих.
Однажды встретив этот ясный взгляд,
ты сдержанно поймешь, чем был богат.
И перечислишь таинства предметов,
которым в жизни смог дать имена.
Нетварных связей станет пелена
прозрачней, твое зрение изведав.
Неутолимый опыт немоты
не обостряет внешние черты,
а в детской наготе бросает в пропасть
твоей души — невызревший горох,
игрушки сына, склянки, мамкин вздох.
И режет крепдешин стальная лопасть.
Когда, расправив прошлого горбы,
ты понял родословную судьбы
и сгорбился на руль велосипеда,
объехав напоследок мертвый Рим,
то тень волхвов маячила над ним
в полдневном гуле сумрачного бреда...
Приеду поздно. Позднею весной,
к тебе на электричке скоростной,
воображая плесы Приазовья.
Во мне давно перегорел испуг.
И лишь казалось, что разомкнут круг,
поскольку время стало нашей кровью.
Стряхни ладонью крошки со стола.
Пусть сердце мира выгорит дотла -
тогда и справим главные поминки.
Мы разошлись по выбранным местам.
Я вроде здесь, хотя частично — там.
Срединный путь — когда посерединке.
Ты грудью все гуди, пустой орган!
Копилка смыслов, жалкий интриган.
Смерть — хитрая, но точная наука.
Отправив в Лету старое пальто,
она узнать позволит «кто есть кто».
И в каждый дом потом войти без стука.
И мне по нраву правильный зачин,
что сводит к лику тысячу личин.
Примерь с усмешкой яркую обнову.
Не бойся ада, не зови небес.
Мы забрели с тобой в знакомый лес.
Мы обрели незримую основу.
Кельн — Нарочь, июнь 2009
Из писем 2006-2009 гг.
9 фев. 2006
Книга "Норумбега" или "Хельвиг" уже стоит на ногах — такое ощущение. Может, ты будешь её дописывать, но мир этот сделан уже, корабли ходят по эпическим маршрутам, и невозможно сопротивляться мифологической гравитации — затягивает по кривой. Оба предисловия хороши, они интересные, стихотворениям не мешают, что–то акцентируют, что–то нейтрализуют. После твоего CD я читал/слышал строчки твоим голосом, и это тоже поддерживает понимание, ритм. Самые "забирающие" главы (или стихотворения) — "Я положил ухо на мох...", "Мир стал маленьким как чулан...", "Город мёртвых царей". У меня по–прежнему есть стойкое ощущение, что жанр анимации где–то близко по стилю, что и CD и рисованный/компьютерный фильм были бы органичны, дополняли бы
"хельвигов", держали бы их в контакте с "техницизмом". Т.е. возможен "пакет" — и книга и CD/DVD.
Как раз для многих будет шоком существование таких "хельвигов", обращение к до–цивилизации или, как ты точно говоришь, к варварству. Эх, золотое, прекрасное варварство было скомпрометировано на нашем веку с момента, когда "цивилизация" сбилась в Междуречье в коалицию и — понеслось: "когтей невпроворот". Фактически весь мир, который не под управлением Кесаря оказался "варварским", а уж сами места столкновения, места боевых и карательных действий стали самым что ни на есть варварством, изнанкой. Хельвиги не имеют пересечений с политической риторикой, слава Богу, но они гармонизируют картину мира. Мы же живём в ситуации постоянной официальной критики этого варварства. Конечно, и ты правильно пишешь, что жертвоприношения не приводят в восторг. Меня тоже.
Я тебе скажу, что ужасает в паре "варварство–цивилизация": мгновенность перехода между ними, полная взаимопроницаемость. Этот переход незаметен. Шёл, шёл, рассуждал о компьютерных программах или толковал стихотворение Тэда Хьюза, и вдруг почувствовал, когда стал влезать в метро, что за тобой волочится, прямо из–под куртки тяжёлый чешуйчатый хвост, а от рук разит кровью, хоть и пятен не видно. Масса смешного. Мне нравятся всякие юридические формулировки типа "допущена смерть по
халатности". Ну да, как–то так получилось, что не заметил как убил. И т. д. Мир внеперсонального, дикого живёт и в бюрократических кафкианских коридорах, в тупиках рационализма.
О карикатурах? Я вижу, что карикатуристы университетов не заканчивали, отсюда не знают, что в христианской культуре есть традиции осмеяния, карнавала (у нас начнётся в Кёльне через неделю, Бахтина можно не читать). В магометанстве таких навыков нет.
Пока я работал 3 года в "Дружбе Народов" и часто мотался в командировки в "республики", общался с национальным авангардом, я хорошо усвоил, где в каком народе как устроена иерархия смыслов и традиций. Мне бы не пришло в голову кое–где говорить о доблести русского оружия. Когда в Ташкенте я сказал, что мне нравится художник Верещагин, воспевавший истребление азиатов, интеллигентные поэты мне простили только потому, что считали, что я иронизирую над передвижниками, что не может мне нравится Верещагин, иначе я бы таких стихов не писал. Отчасти я иронизировал. Но, конечно, в Ташкенте я был очарован суфи, о которых тогда слышал впервой. У них есть момент попрания своего достоинства, но им далеко даже до наших православных юродивых, не говоря о западных богоборцах.
Ну, тупое быдло эти карикатуристы, искренние, расслабленные парни, подёнщики, в газете работают, не знают, что есть — другое, кроме них. Просто невоспитанные. А те, с другой стороны, у которых не датское молоко, а нефть под ногами, сам знаешь какие истерики. Вот и разнервничались.
Ты прав, тревога раздвоенности есть, но, может, в тонких мирах больше свободы, чем в полярных. А то, что ты в предисловии своём говоришь, это предчувствие, конечно. Но пусть и останется предчувствием. А предчувствие это тебе, поэту — материал сам по себе
Спасибо, если в "Гулливере" что–то сложится и ускорится. Действительно, процесс там витиеватый. Смотри, я пишу немного в "техническом" тоне: для скорости. Я вижу "Гулливер" как поэзию + нонфикшн. Поэзия, (которой не должно быть много) гармонирует со стильным, изобретательным нонфикшн и они представимы на одной полке (скажем, каждый пятый корешок). Это — в экстреме, потому что и хороший роман нельзя упускать. Почему ты не хочешь там издать свою "Чёрную Лолиту", объясни? Не веришь в удачную раскрутку, которая часть проекта? Хочешь издать "Хельвигов" с иллюстрациями? Например.
Для рекламы серии нужен прежде всего — сайт. С нонфикшн много проблем, если учесть, что на Западе эти книги делают лучше пока что, а за перевод и права надо платить. Хорошо бы поднимать отечественную нонфикшн. Это может быть издание утопий тоже. И оригинально откомментированных книг. Вот НЛО сделало раздел о "Незнайке" Носова. Этот "Незнайка" с комментариями был бы пусть не "Алисой" в Литпамятниках, но не менее интересен. В том же номере НЛО в блоке о воздухоплаванье есть хорошая статья некой Столяровой "Взлёт как взгляд, или Бельгиец в русском небе". По этой статье можно сделать сценарий фильма, абсурдную пьесу, авантюрный роман, чёрти что. Или вышел бестиарий Тимофея (V в.) "Тигрица и Грифон" изд. "Петербургское Востоковедение" + "Азбука". Абсолютно классная книга для поэта. Не скажу, что примеров не счесть. Примеры ограничены. В НЛО уже есть серия "Культура повседневности" (очень сухая), но это не совсем то, что я имею в виду для "Гулливера".
Да, есть такое: "Комментарии", точнее их авторы пока в центре серии (могли бы быть авторы и прежнего Ad Marginem), но это не случайно, потому что дух журнала допускает больше свободы, чем кто–либо. Этот журнал, наверное, единственный с приличной репутацией, чьим автором может стать настоящий сумасшедший или около того (Калошин, скажем). Конечно, надо расширять круг. Бренд "Комментариев" оч. хорош, но не раскручен, его Саше тоже надо будет расширять. "Комментарии" не замкнутая система авторов или тем. Будут добавляться темы, добавляться и медии. Самые сумасшедшие вещи в мифах науки. Нужны стилисты.
По тиви показывают, что вас полностью занесло снегом. А я сижу, читаю книгу о призраках в викторианстве и пишу для проекта Кутика эссе (по–англ.) о стихотворении Тэда Хьюза. Кутик (года полтора как он пришёл в норму после своих недугов) делает Reader, куда включены американские поэты, могущие по стилю иметь что–то общее с любимым нами метареализмом. Поскольку никто не знает, что это такое в конце концов, Илья надеется прояснить в ходе работы над хрестоматией. У него туда входят не только поэты, но и византийские богословы, Лейбниц, зоологи Брэм и Фабр... Вообще пёстрая картина. Делает это он не один, а с каким–то американским профессором, переводчиком и литературоведам. Я туда должен тройку эссе по 2–3 страницы. Кутик как–то хочет переориентировать американский язык перевода. Диалоги со своим оппонентом Кутик будет с лета публиковать в The American Poetry Review и в журнале Poetry. Посмотрим, что будет.
Игры с детьми — занимательно, вообще смотреть, как они выращиваются. Я не имел такого опыта с моим сыном Тимофеем: он жил с матерью, с моими родителями, только не со мной. Теперь я навёрстываю. Хожу с Катей на консультации к врачу и смотрю на экране плаванье младенца, этот Солярис.
Надо смотреть новый фильм Шванкмайера, он был сейчас в Роттердаме, вот здесь рекламка и кадры на пробу:http://www.ceskatelevize.cz/specialy/sileni/
А вот я читал сегодня и "Бестиария" Тимофея, 5–й век. Например, "Бобр".
Выписываю, но, конечно только сам текст Тимофея, без многостраничных комментариев:
1. По той причине, что у бобра большой и широкий живот, его называют
кастор вместо гастор.
2. Он является амфибией и обитает в норах около воды.
3. [Размером] он больше ихневмона и своими зубами валит большие деревья, перегрызая их внизу у корней.
4. Из него шьют бобровые одежды.
5. Его тестикулы являются неотъемлемой составляющей различных лекарств и, будучи преследуемым вследствие этого охотничьими псами и людьми и
понимая причину, он отрывает их своими когтями и убегает. Но когда он уже без тестикул и его снова преследуют, он подпрыгивает и показывает, что у него нет [тестикул].
6 Он часто меняет свои норы из–за страха быть пойманным охотниками. Однако его ловят ночью, так как он боится огня и остаётся недвижим, а охотник, имея факел, подбирается так близко, что может схватить его.
7. Бобр обитает вблизи вод, подобно сатериону, латаксу, энудру и сапериону, из которых изготовляют одежды.
А я читаю переложение "Метаморфоз" Овидия, которые сделал Тэд Хьюз. Это по просьбе Кутика отыскать "правильный" отрывок для его reader’а. У Хьюза есть великолепное перечисление имён собак (с краткими характеристиками), которые разорвали Актеона, превратившегося в оленя. Подсматривал за купанием Данаи и вот — поплатился. Список собак впечатляющ...
Печатать молодежь. С этим я согласен. Правда, "молодежь" поздно начинает писать хорошую прозу, а к нонфикшн совсем не приучены.
Ага, я тут пользуясь случаем расскажу в паре фраз: ты знаешь, что европейцы учат латынь, потому им легко в освоении всего остального. Все, кто прошёл гимназию (без неё не поступишь в вуз). Греция для них экзотическая, почти не европейская. Помню, мои голландцы в Афинах мне сказали, что вот, смотри, Алёша, мы сейчас точно не в Европе. Для них латинская, римская литература как почти нам — древнерусская. Пусть я сказал не точно, т.к. есть отдельно и этнические культурные начала. Но обычно мы себе плохо представляем (и американцы тоже): в Европе, кроме двух античных пантеонов — греческого и латинского — есть ещё необозримый пантеон грамотных средневековых святых с гигантской литературой. Третий пантеон. И если это знать, многие вещи становятся яснее. Я когда начал читать св. Терезу (по-английски) офигел: это ж вполне современный роман. И так далее. Наше средневековье гораздо слабее интегрировано в современную литературу, как там футуристы ни старались. Библейский (не израильский) пласт ощутимей, может в США, где не было средневековья, где протестанты. Но — короче — здесь всё же дальше всего греки, и они впадают в византийцев, с которыми связь уже через специалистов.
Твои хельвиги больше всего ассоциируются со скандинавскими эпосами. Интересно, а почему? А ты делал родовое дерево, карту их земель, размещение богов? Мог бы и составить такой план.
Греция и есть деревенская. А змеи ползают вдоль каменной кладки, не стесняясь. Говорят, что балканская история совсем отделила античную Грецию от теперешней. Восточный ген там жив, но я не знаю, как они выглядели раньше. В языке есть провал, а в фенотипе разрыва не заметно потому что те, кого встречаешь на улицах вполне "подходят" для античных ролей. Так и в Риме, где ты видишь именно римлян, тех самых, не утративших прямой связи с "историческими". Если залетите в Рим, я вас сведу с Сашей Сергиевским и его женой Таней, которые живут там 15 лет и по праву считаются лучшими гидами, и, уверяю, будут вам показывать нетуристский Рим с удовольствием. Все Сергиевского знают и могут подтвердить его мастерство: и Давыдов, и Кутик. Так вот он нам с Катей (плюс Оля Седакова оказалась в Риме, чтобы работать с патристами в Ватикане) взялся неделю показывать город. Рассказывал, какая вонь стояла над Колизеем, когда там несколько месяцев подряд сражались каждый день люди и звери. Но запах гемоглобина не выветрился по сегодня. В Риме перепроизводство статуй. Бернини–Баромини превалируют. И этот католический выверт раздражает. Знали бы те12 молодых людей в
провинции, будущих апостолов, когда ходили с Учителем и пытались реформировать свою страну, что через сколько–то веков вся заморская столица будет ломиться от их изображений в камне. Жаль, меня там не было в этой компании, я бы какое–нибудь хитрое высказывание против изваяний выдал. Мало того, что в Риме ты можешь встретить в городском автобусе после полуночи реального Бахуса весом под два центнера, а Брутов — каждый второй, а от театра Марцелло спасу нет: он за каждым поворотом. Но там ещё эти призраки — скульптурные группы, как заведенные. Вот что классно в городе — это подворотни и дворы. Полное ощущение параллельной жизни всех исторических слоёв. Мы играли в апостолов, римлян, в фашистов (там повсюду глянцевые книги об их дуче), в расслабленных декадентов, просто в обжор. Это было 3 года назад. С тех пор не было денег туда рвануть, а то бы я предварительно бы подготовился к уроку истории. А Греция деревенская, абстрактная, детская, все стихи пишут.
У нас карнавал в Кёльне. Это аж 2 недели! В доме гости, привезли книги из Москвы, две из них надо срочно рецензировать для НЛО. Одна Тименчика "Ахматова в 60–е годы". Блин, мне Ахматовой не хватало. Но я обещал, и потом у меня есть интерес к документалистике. Курицын меня познакомил с Сергеем Лозницей, и тот прислал на днях свой фильм, победивший на Роттердамском фестивале, о блокаде Ленинграда: потрясающая документалка.
Но весь этот шум в общем не напрягает. Я очень хорошо воспринял твои идеи с "Гулливером". Прекрасно. Спасибо. Будем делать.
Вспоминаю Айги. Называю его "невысокомерным мэтром", такой каламбур. Редкий в вере человек. С Ванькой они спорили, выпивали, хлопали друг друга по плечам, напоминали двух крестьян на лавке. Последний раз пересекались у Лены Пахомовой, в сентябре прошлого года. Ты тоже там его видел, на вечере немецкой антологии. Или ещё раз где–нибудь? Я сказал, Гале, что у них классный музыкант сын, с которым мы выступали в Мюнхене. Галина поправила меня, сказав, что это сын Г. Н. только. "У него есть дети от разных жён". Г. Н. выглядел отлично, я не заподозрил никакой болезни. Только Володя Аристов мне писал, что он плох. И я собирался послать ему пачку стихотворений, развлечь старика. Он всю жизнь обживал пустоты, промежутки. У него есть стихотворение, где по земле летят выброшенные газеты, куда бы он не шёл. В стихах у него поля бесконечного снега и объёмы тишины, давящие на объёмы молчания.
Но тут я должен пожаловаться. С тех пор как мы переехали в новую квартиру, я ни разу не печатал снимков — уже год! А этот процесс для меня очень существенный, ведь я могу печатать несколько суток, прерываясь на сон и жратву. Я делаю чёрно–белые отпечатки и не признаю сдачу фотоматериалов в автоматический процесс (только плёнку сдаю в магазин)… В Стенфорде я мог пользоваться огромным подвалом для печати, dark rooms были у меня и в Швейцарии. А в Кёльне я отлично приспособился на большой кухне, где плотно закрывались жалюзи. А теперь в кухне в полстены стеклянная дверь, а в ванной тоже окно, плюс какая–то стерильность вокруг, так что я пока не дотянулся до фото колдовства. Было дело и Катю пристрастил мне ассистировать, а этом летом купил ей камеру с цейсовским стеклом и с 8 млн. пикселей, плюс новый Макинтош, так что она перешла в электронику, которую я недолюбливаю (когда речь о фото).
Матеусы покупают какие–то безумные игрушки, Катина комната превращена в смесь магазина игрушек и... не знаю чего. У меня вопрос: что делать с этим хламом. Эти игрушки в основном отвратительны, тошнотворны. Если они мне так не нравятся, может быть, есть в этом какая–то правда? Или мне не надо считаться со своим вкусом? Есть ли у твоих вещи, игрушки, которые внушают отвращение своей надуманностью и безвкусием?
С игрушками я почти смирился. В основном индустрия эта отвратительна, она дикая, нехудожественная и страшнее российского телевизора. Самое лучшее это какой–то планетарий, крепящийся к кровати, работающий дистанционно и напоминающий часть дантистского оборудования с подвешенными к нему штуковинами. Переклички световых пятен на потолке и стене могут настроить как–то благостно. В магазине (да, будем покупать на e-Bay) жуткие антропоморфные монстры, вызывающие самые низменные ассоциации. Они все как–то гонятся друг за другом с тупыми улыбками. Наверное, пока не дорастёт до конструкторов, так и будет в окружении скособоченных чудовищ. Ну, есть, свора–другая милых псов, но, мне кажется, лучше слушать музыку и смотреть на абстрактные вещи. Я держу критику при себе, ты прав. Может, мне с недосыпу так всё мерещится.
Мне надо будет ехать с 15 по 20 мая в Киев. Не был там почти 10 лет. Мне–то кажется, что родные города не меняются… Киев не место моей боевой славы, я оттуда очень рано уехал, но там места предков, кладбища. Друзей у меня там почти не осталось.
Из московских событий мне понравилась инициатива Бергера. Он обратился с письмом, подписанным известными литераторами, по поводу ареста и суда над г–ном Грабовым (или Гробовым). Последний собирал деньги на воскрешение детей, погубленных в Беслане и объявлен мошенником, хотя пока что его вина не доказана. Бергер заявил, что в случае удачных воскрешений, если практика дойдёт до деятелей литературы 19 в., его
издательство будет обладать правами на эксклюзивные публикации вновь
написанного Гоголем, Пушкиным, Панаевым и Скобичевским, Белинским, Гончаровым и др. Замечательна была и реплика Д. А. Пригова против воскрешения. Его резоны состояли в том, что классики уже выполнили свои функции и будут только путаться под ногами у молодёжи.
Я болел последние с конца августа, попал под операционный ножик, решительно переделавшим мою физиономию. У меня были воспалены желёзки под левым ухом и слюнная железа. Теперь шрамы от подбородка вдоль всей челюсти. И предстоит не быстрое излечение. Я прошёл какое–то невероятное количество изматывающих нервы медицинских экзаменов и дико устал. Ничего неизлечимого экзамены не обнаружили. Как–нибудь расскажу о европейской медицинской риторике — волосы дыбом уже от одних формулировок поставленных экспериментальных задач. Начинают с худшего, не жалеют. Короче, времена сместились, и емеля от Саши* о выходе книги почти застала меня врасплох. Сейчас, когда сосредотачиваюсь, я вспоминаю почти полную гибель тиража книги в "Билингве" и радостно, что появилась новая, расширенная книга.
Я думаю уже несколько дней о паре фраз из твоего письма (спасибо за панорамную картинку). Ну, во–первых роман. Не могу согласиться с твоей оценкой текста как недостаточно нового. Для меня он был нов. Там нет головокружительной, безоглядной эстетической провокации и языковых деформаций, но не все вещи написаны для отчаянных революций. "Правила М.П." новая проза психологически. В этой книге действительно собирается, конструируется, образуется — скажи как хочешь — психологическое пространство отношений (a room) которое не встречались среди "новых" писателей. И сейчас подобного нет ни у кого из "текущих". Ты поднял горизонт психического, ты написал о "другом", а то, что поворот не бэмбает конъюнктурного критика, меня не удивляет. Немзер же о тебе написал вменяемо, да просто хорошо. Настроение критики прозы мне понять легко, там всё белыми нитками шито… например, И всё же у тебя есть взвешенный референтный круг. И "Лолита" понравилась и запала не только мне.
Крещение Матфея нам тоже предстоит, и тоже хочется в Москве. Меня, кстати, крестили вместе с моим первым сыном Тимофеем в Николы в Хамовниках. Привет Ласточке* и поздравления! Моим крёстным был финн, протестант, но ему позволили выступить в этой роли. А крёстный Тимофея — Саша Сергиевский, живущий в Риме, да ты наверное знаком с ним, если посещал презентацию рождественского номера "Комментариев". Сергиевской один из лучших знатоков Рима. Жду его этой весной в гости, он и собеседник вдумчивый. А сами мы собираемся в Москву в середине мая, и хотим пробыть месяца два. Это как раз срок, за время которого я не успеваю разозлиться на тамошнее однообразие, не дохожу до той границы, когда вдруг праздник сворачивается и понимаешь, что надо работать. А отдельного чулана для этого нет и хочется безоглядных прогулок в тишину и к книгам.
В поэзии мастеров в М–ве мало, а направлений ещё меньше, в основном в поэзии я встречаю "русский язык для иностранцев", т.е. без наречий и идиом, какой–то прибалтийский что–ли, а о созвучиях, которые школьники называют рифмой, я и не говорю — там нет такого искусства… Но при этом никто их не ругает за переписывание образов, за банальную риторику: пародистов нет. Ты конечно загнул с декларацией на обложку малой ("лилипутской"?) серии — таких как ты ищешь, не найти. Но знаешь, всё
равно надо формулировать и выставлять на обложку утопические требования — кому–то они покажутся хотя бы привлекательными. Но много происходит вне поэзии — споры об устройстве социума. Демократия ведь на самом деле экономическое понятие, послевоенное, и что именно в какой пропорции будет смешано для нашего государства не ясно, но людей эти споры зажигают, и я иногда увлекаюсь (не надолго). Ужасно, если ты чувствуешь к себе отношение как к "космополиту", но даже если и так, то это не надолго — они скоро привыкнут. Вряд ли это мешает сейчас жить, скажем, Аксёнову. Но вот кто может принимать в расчёт наше интернациональное бродяжничество, так это редактура толстяков, она ведь прежняя, советская, такая же злая, чванливая, не привязанная ни к какой эстетике, ненавидящая эстетику, подсознательно ждущая реставрации… "Космополитами" охотно нас считают и критики, которым не удавалось устроиться на Западе.
Мы совершили путешествие, втроём: Матвей, которому через несколько дней будет год, Катя и я. Собрав последние деньги, с каким–то ветерком риска в висках прыгнули в самолет по 00 центов за билет (это европейская лафа, такие стоимости, на деле выходит около 20 евро) и приземлились в Сицилии, в Палермо. А потом на странном итальянском поезде к ночи доехали до крохотного городка Чефалу, где поселились в роскошной
гостинице. И так мы провели там почти 2 недели. Катя в своём ЖЖ выложила несколько фоток из нашей Чефалу. См. <http://kadream.livejournal.com/>. Она снимала своим Sony CyberShot с Цейсом. И эту камеру разбила к нашей печали в последний день. Корпус у неё металлический, но камера упала открытым объективом о мраморный камень и кольца погнулись и разлетелись. Мы не первый раз в Сицилии. Это мне лично заменяет сухой и точный Крым. Но ещё лучше, потому что есть на что смотреть в непогоду. Может, начнём стягивать силу и постепенно обживём Чефалу или какое другое место на Сицилии, где нету вроде жлобов и глобалистики, но тем не менее всё — есть, даже супермаркет с дет. питанием и памперсами (а я тащим, дурак, целую сумку).
Прочитал последние московские публикации поэзии — смешно, полный совок, день поэзии 75го года, но одного поэта в толстых журналах. Скучища. Не удивительно, что и критика молчит.
Да, тебя угораздило. Теперь лежи, подчиняйся. Сращивайся. Слов нет.
Спокойствие и ритм, и всё будет окей. Мы с тобой.
А тем временем Кутик у нас прославился. В последнем номере The American Poetry Review (APR March/April 2007) он вместе с переводчиком, критиком и профессором Реджинальдом Гиббонсом (Reginald Gibbons) опубликовали 4 разворота (чуть меньше 8–и страниц из–за рекламы) своих бесед о поэзии русского метареализма. 17.000 тираж, говорится на веб странице APR. Имён в статье мало, это дело будущих публикаций — исторические аспекты. А пока у них речь о мышлении, от Гомера и Вергилия до русской четвёрки гениев 20–го в. Мелькают Беньямин и Лейбниц, неоплатонизм, короче, замах не слабый, и идёт постоянное обсуждение американско-русской образности — о расхождениях в типе видения и понимания. Поскольку никаких манифестов поэзии Мета (как они чаще всего называют то, о чём говорят) не существует, то самые разные поэты и стили как–то касаются этой Мета, и никто не представляет собой чистого вида. Они собираются издавать в Гарварде (если не ошибаюсь) Reader, где намерены рассказать о современных авторах, включая и тебя. О тех, в ком они находят это "мета". Их интересует как "мыслит" поэзия.
Как рёбра?
Я обитал то там, то сям на Лазурном берегу, в Боргадере по преимуществу, где была пустая огромная квартира, но шлялся день–другой и по Монако и посещал Санремо и Ниццу. Береговая линия от Ниццы до Генуи — один сплошной город застройки 19 в., с фундаментальными домами как в центре Парижа, скажем. Ничего подобного нет ни в российском отношении к понятию курортного побережья, ни в Штатах. В России это просто слаборазвитые начинания, а в Штатах отношение как к protected zones. Но странное ощущение, что, не смотря на перенаселённость, оживлённость и фонтанирование, люди хотят покинуть эти места, а именно: каждый десятый офис по улице — это реэлторская контора, витрины с десятками домов и квартир. Такого безумного количества жилья, выставленного на продажу, я не видел нигде. Вроде и в Германии попадаются такие витрины с фото и планами домов и квартир, террас, чердаков и угодий — голова кругом. Но вот на итальянской ривьере, это необычно цветущий бизнес. В Италии действует просто какой–то сверхчувственный гений жилья. Апартаменты, где я жил были куплены москвичами за 300 тыс. в "муссолиневском" доме (это как у нас "сталинский"), но это оч. дорого. Я это пишу и тебе и Ласточке, так, на всякий случай, помня о старой идее оевропеивания. И потому что видел новенький аэрофлотовский Боинг из окон терминала в Ницце.
Следим за состоянием Д.А. Пригова. Ты знаешь, м.б., что Д.А. "завис" в реанимации с инфарктом и уже двумя операциями на сердце. Дай Бог, чтоб выкарабкался.
Проводил гостей, приехал после путешествий по округе, дошёл до компьютера. "Гроза" это по самым "зенитным" оценкам — класс. М.б. лучшее на сегодня. А книга захватывающая и за ней драма и мука — это передаётся с усилением.
Вода надменно обняла леса.
И в нервной дрожи скручивая пальцы
листвы и хвои, не глядит в глаза.
Так выспренно знакомятся страдальцы,
чтоб через миг рассорится, расстаться,
не вытащив козырного туза.
Да можно и другое цитировать и повторять. Столько свободы!
На той неделе приеду, дозвонюсь до тебя, встретимся и обсудим поэзию и спутниц.
Как ты? Как комментарии? Куда они тебя завели? А книжку "не приходи вовремя" я
прочитал — хороша. Сплошной action, поэтому возможны и другие реинкарнации материала. Здесь жестокая зима. Ранняя жестокая зима.
Читал книгу Гудкова, Дубина и Левады "Проблемы "элиты" в сегодняшней России. Если встретится, посмотри — там много правды.
Со старым Новым!
Барон, вы в том же домике с цветком на подоконнике или переехали в другое государство? +
+ из сборника «Календарь вспоминальщика»
Странно звучит фестивалъ "верлибра", хотя и хорошо, что ОНИ отделяют себя от другой поэзии. Свои законы выводят. Уже лет 15 верлибр спущен с поводка, и хотя я не знаю конкретных произведений, какой–то фон они создают. Брезгливость вызывает особенно наглядно наглый путь упрощения ВСЕГО — смыслов, приёмов, который принят в этой среде. Зато они уничтожили фактически понятие графомана. Этого слова почти не услышишь сейчас, в ситуации тотальной поэтической одержимости. Подобные фестивали — словно поезд промчался и опять тишина на перегоне, жужжание стрекоз над рельсами...
Хельмендика я прочитал с интересом, не знаю его ангажированности, не могу об этом судить. Но кое–что о Европе мне показалось радикально неверным. Странно, что он, европеец, так видит эти места. Что здесь поражает, это бешеная человеческая активность. Какая–то пассионарность, выходящая за все возможные рамки, причём в странах, где её не ожидаешь. Я чуть не спятил, когда увидел абсолютно обуянных энергией умничающих пьяниц Шотландии, визионеров и мечтателей Дании и Швеции, сгорающих от нетерпения получить результаты своих опытов немцев. Мы в России как раз расслаблены, мне показалось. Нам мало что надо. А здесь... Такое в Англии было ощущение, что если снова будет возможность открывать новые земли и выйдет на площадь капитан, и да как свистнет в два пальца, то вся Англия сбежится и ринется на палубы, в странствия и на абордажи, гнать пиратов и обсыпаться золотыми монетами, раскалывая сапогами дубовые бочки и паля из всех пушек. Знаешь, ничего из этого не исчезло из европейских характеров — ни сумасшедшее трудолюбие, ни маниакальность изобретательства, но параноидальная занятость, создания коллекций и вселенских библиотек, — всё на месте, все роли вакантны и заняты одновременно, включая самоубийства от любви. Я был свидетелем многих случаев этой аффектированности. Да, old money в 16 коленах, спесь безгранична, но всё же век на век не приходится. Есть и черты, которые можно причислить с гедонистической рыхлости, но и тут легко ошибиться. Европа это немного гессевская Касталия, здесь много уголков, оборудованных для "игры в бисер": библиотек, музеев и т.д., бесконечно идущих по континенту семинаров. Собственно, это есть и в университетских кампусах США, (но здесь просто кампусных систем меньше), только Европа разнообразнее... Правда, воевать не хотят после Второй войны, ничего странного в этом нету. Только я никогда не скажу, что Европа это тихий курортный омут — хотя не без таких пейзажей и закутков.
Спасибо, Свасьян забавный автор, я начал читать, и увлекся. Он из мест мною обжитых — Дорнах, он же Гётеанум, на трамвае четверть часа из центра Базеля в антропософию, их Ватикан. Свастьян хвастлив, по-кавказски витиеват и изукрашен, очень излишен, если не в построении фразы, то в развитии мысли, но критика неумирающей Европы ему к лицу. В Швейцарии многие учёные (хотя давно уже нет национальной науки в интернациональных лабораториях), я имею в виду швейцарцы, уважают антропософию с детства и, естественно, Гёте как святого этого учения. Считается, что у антропософов есть уникальные тренинги по сосредоточению, что у них сбалансированная педагогика. По твоему письму я понял настроение, которое на практике разделяю. Да, совершенно неохота копаться и тратить время на освоения чужих социальных слоёв. У меня никогда не было идиотской мысли интегрироваться и вдруг проживать не мою жизнь, а со временем сильно увяло желание как–то целенаправленно искать "своих" среди чужеземцев. Это огромная трата своего запаса, эта зарубежная жизнь. Хотя я со временем научился жить среди друзей в основном (среди которых есть и немцы, и голландцы, и американцы, чисто исторически: из–за Стэнфорда, из–за серьёзных отношений, по любви, из–за общих приключений. Кроме того всё ж–таки 3 книги из 5 я читаю по–английски, и это скорее всего и есть единственное, чем я привязан к Западу. Правда, сейчас меня ещё держат здесь мои дурацкие недуги, а то бы а больше времени торчал в Москве (хотя не всё время). На Западе представление о русских ограничено, потому что наших товаров у них нет и не требуется, а много ли любопытства вызывает газовщик? В журналах Science или Nature авторов из России тоже не бывает, а если русское имя встречается, то из зарубежного научного института. Физика, математика или шахматы из России, впрочем, есть на мировой карте. Кроме того ещё мало времени прошло с частичного расконсервирования России — страна, несмотря на возможности поездок, остаётся закрытой, с погранцами и т.д., а если закрыта. Хто ж знает, что там за воротами? Знают, конечно, какие–то культурные параметры, спортивную силу после недавних матчей. Я, кстати, не поверил своим глазам, когда прочитал, что хоккеисты подарили медаль Медведеву — здесь не бывает такого, президенты не играют в хоккей и много веков как традиции таких подношений не существует. Моменты престижа страны меня, впрочем не трогают. В Москве вполне можно работать сейчас и не обращать внимания на политическую жизнь (а для самих политиков там вообще–то лафа: азартно).
Йейтс мне симпатичен со всем своими сексуальным, матримониальным, националистическими и мистическими беспокойством — Андрей Белый ему двойник, — чудачества и обуянность какая–то единая. Полжизни быть девственником, а потом врезать себе обезьяньи половые железы (monkey glands) это не хухры–мухры, как и его театр и автоматическое письмо лэди Джорж и т.д. По–русски есть его книга "Видение", но там переводы типа Кружкова, мёртвого профессионала и знатока, наверное... По–английски он не лёгкий, но ты справлялся и с Томасом. Когда я читал Йейтса или о нём (была как–то огромная статья в The NY Review of Books) постоянно сидело ощущение, что он модернист поневоле. Но он безусловно из великих ирландцев модернистского времени, дорожная развязка…
Ирландский национализм это не русский, он дошёл до реального отчаяния, не побоялся прямой конфронтации, т.е. это национализм не титульной нации, а именно подавленной, т.е. с освободительным началом, хотя от меня это далеко. Я симпатизировал этому типу национального сознания на Украине и в Узбекистане, со времён работы в "Дружбе Народов", но потом, когда тот, кто хотел, "унёс суверенитета, сколько смог", оказалось, что у власти в новых странах агрессивные и нецивилизованные люди.
Разговаривать–то я начал, но пока не каком–то пересечении клёкота, бульканья, а когда выхожу на чистую речевую воду, появляется даже приятный троящийся сипловатый,
словно пропитый, низкий шепот — в этом есть шарм даже. Говорят, что я должен эволюционировать, на что я тоже надеюсь.
Вообще с немцами не легко... надо помнить, что немцы, которые сейчас у гуманитарной "власти" сплошь чокнуты на концептуализме и Хармсе, и в этом бы не было ничего дурного, но идиотизм в том, что кроме усвоенного они ничего не видят. А поколение Хендрика Джексона, хотя и достигло какой–то независимости, но ещё далеко от принятия решений. Но надо ставить на них, заговоривших об образности, восприятии и снова о мифе, символе, метафоре (одно время это была табуированная тема).
Ты спрашиваешь о табу на миф в Германии. Считается, что корни нацизма связаны с неврастеническим северным характером арийцев, их неправильно понятым огнепоклонничеством, точнее заорастризмом, мифологией, затмившей рацио и замутившей подсознанку.
Поскольку метафора это часто спрессованный миф, один из его элементов, то и к ней отношение недоброжелательное с послевоенных времён. Аристотелевское представление о метафоре как мере художественного дара отложено, да и с радостью. Потому что можно письмо без метафор тоже считать образным мышлением, если приставить к любому слову академического толкователя. А тут ещё и Адорно ляпнул: "To write poetry after Auschwitz is barbaric". Никто уже не помнит, что через несколько лет он отступил от этого суждения: "Perennial suffering has as much right to expression as a tortured man has to scream; hence it may have been wrong to say that after Auschwitz you could no longer write poems".
Вообще–то идиот, почему он судил о поэзии — сидел бы в своей философской бочке. Но впечатление произвёл и освободил графоманов, а так же и людей не без таланта, подозреваю, от художественных поисков. Образ, естественно, создаётся не только метафорой, но трансмутации смыслов, конечно, там где метафора есть, а не там, где её нет, и автор ни хрена не видит, а только пишет об этом.
Однако не в моём мнении дело, а в том, что в последнее время поэзия меняется, молодёжь немецкая не помнит ни этого дурака Адорно ни события середины прошлого века в такой степени, чтобы они влияли на отношение к мифу. К тому же о мифе столько написано всякими умными тётями и дядями, воспитанными демократическими институциями, что он не воспринимается как этическая угроза.
Твоё ощущение, что прошлое интересней будущего мне очень близко. В прошлом не меньшая перспектива и авантюра. В будущем есть вещи уникальные, конечно, например Страшный Суд, но в прошлом — загадки нашей цели, прошлое требует участия.
"Ультима Биарма", наверное, одно из самых сложных и тонких твоих вещей, читанных мною в последнее время. А главное — близких по переживанию: и мне нередко видятся такие картины, и дух не находит ответа у судьбы. Вопрос "почему" очень похож на вопрос "за что", и это отчасти книга Иова. Ты продолжаешь осваивать свой поэтический, архаический Север.
Приятно, что Гулливеры набирают очки.
С праздниками! Их несколько, но я поздравляю "пучком". Потому что неизвестно, когда снова получу доступ к интернету. Я желаю лучшего, и чтоб это касалось и замыслов и реализации и просто текущей жизни. И Гулливера и песен и путешествий. И безостановочного строительства небоскрёбов. Я валяюсь в клинике в Гамбурге — удивительно стройный город и фантастический порт, а у меня — лечебная программа. Здесь ещё месяца два... Фактически без интернета (в госпитале его нет). Скоро выплыву. Дима, мои поздравления твоим прекрасным предкам!
Я оч. хочу в Венецию, и дело в дорогих билетах туда. До Сицилии мы долетаем за 35 Евро, а до Венеции... То ли из–за туризма, хрен знает. Мне там в каталоге дают целый разворот (по слухам). Ещё читаю твои комменты.
Есть ли у тебя ещё один лишний CD для меня? Дело в том, что тот, который здесь лежит у меня на столе, я хочу отослать Darlene Reddaway, моей коллеге по Стенфорду, в Калифорнию. Дарлин ты мог видеть на нашей свадьбе, она как раз приезжала на событие. Неважно, но она в Сан Франциске готовит мероприятие, куда приглашаются московские поэты. Что из этого будет, я не знаю пока, она с начальством обсуждает это в Гуверовской башне, но обратилась ко мне за советами. Я ей написал о тебе (ещё о клубе в Стелле), и она меня попросила больше подробностей, в частности, не могу ли я ей прислать твои записи. Я–то могу, но не хочется делать ей просто копию, я бы выслал оригинал. Однако, не хочется расставаться с оригинальным CD. Вот я и прошу, что если есть лишний — заначь для меня.
Комменты гениальны, если ты выдержишь это определение. Я ведь очень недалеко от тебя по смыслу, т.е. я это понимаю и радуюсь твоему направлению к подлинности. Аутентичность и восприятие всегда были основой моего письма. Твой исторический заход я тоже понимаю, не вижу в этом идеологии, а только очерчивание поля практической
работы. Прости скоропись, я буду говорить больше.
Леша, у меня возникла мысль – по-моему, здравая. Она заключается в том, что в Москве найти медика-специалиста совсем высшего класса легче, чем в чужой стране. (Кстати, это и было одной из причин нашего с Ласточкой переезда). На ум это пришло, когда батюшка мой одним телефонным звонком пристроил А. С. (длинного, помнишь? ) на операцию на Каширку (вроде бы даже бесплатно). Это все серьезнее, чем в общем порядке. Я знаю, что пару лет назад прооперировали Битова — у него было что-то аналогичное — и жив, здоров. Концы врача у меня тоже есть. И т.п. Это все легко и быстро организовать. Понимаешь? Хули вздыхать и миндальничать, если можно реально помочь? Напиши, что ты об этом думаешь и давай начнем работать. Предварительно все согласовано. Дело за тобой
Твой Дима
Перечитывал сегодня про вашего узбекского кабана в разных холодильниках — смеялся. Я же из Белоруссии тоже привез кабаньего мяса и подарил в первый день поста "Культурной инициативе" от "Безкультурной"
Дима,
идея хорошая, спасибо. Катя прилетает 25–го в М–ву и привезёт с собой последнюю компьютерную томографию. Я бы хотел, чтобы она повидалась с этом врачом. Если он даст согласие, я приеду. Обратный билет у неё на 6–е апреля. Спасибо, обнимаю ––– Алёша
2 апреля Леша умер
Книга "Норумбега" или "Хельвиг" уже стоит на ногах — такое ощущение. Может, ты будешь её дописывать, но мир этот сделан уже, корабли ходят по эпическим маршрутам, и невозможно сопротивляться мифологической гравитации — затягивает по кривой. Оба предисловия хороши, они интересные, стихотворениям не мешают, что–то акцентируют, что–то нейтрализуют. После твоего CD я читал/слышал строчки твоим голосом, и это тоже поддерживает понимание, ритм. Самые "забирающие" главы (или стихотворения) — "Я положил ухо на мох...", "Мир стал маленьким как чулан...", "Город мёртвых царей". У меня по–прежнему есть стойкое ощущение, что жанр анимации где–то близко по стилю, что и CD и рисованный/компьютерный фильм были бы органичны, дополняли бы
"хельвигов", держали бы их в контакте с "техницизмом". Т.е. возможен "пакет" — и книга и CD/DVD.
Как раз для многих будет шоком существование таких "хельвигов", обращение к до–цивилизации или, как ты точно говоришь, к варварству. Эх, золотое, прекрасное варварство было скомпрометировано на нашем веку с момента, когда "цивилизация" сбилась в Междуречье в коалицию и — понеслось: "когтей невпроворот". Фактически весь мир, который не под управлением Кесаря оказался "варварским", а уж сами места столкновения, места боевых и карательных действий стали самым что ни на есть варварством, изнанкой. Хельвиги не имеют пересечений с политической риторикой, слава Богу, но они гармонизируют картину мира. Мы же живём в ситуации постоянной официальной критики этого варварства. Конечно, и ты правильно пишешь, что жертвоприношения не приводят в восторг. Меня тоже.
Я тебе скажу, что ужасает в паре "варварство–цивилизация": мгновенность перехода между ними, полная взаимопроницаемость. Этот переход незаметен. Шёл, шёл, рассуждал о компьютерных программах или толковал стихотворение Тэда Хьюза, и вдруг почувствовал, когда стал влезать в метро, что за тобой волочится, прямо из–под куртки тяжёлый чешуйчатый хвост, а от рук разит кровью, хоть и пятен не видно. Масса смешного. Мне нравятся всякие юридические формулировки типа "допущена смерть по
халатности". Ну да, как–то так получилось, что не заметил как убил. И т. д. Мир внеперсонального, дикого живёт и в бюрократических кафкианских коридорах, в тупиках рационализма.
* * *
9 фев. 2006О карикатурах? Я вижу, что карикатуристы университетов не заканчивали, отсюда не знают, что в христианской культуре есть традиции осмеяния, карнавала (у нас начнётся в Кёльне через неделю, Бахтина можно не читать). В магометанстве таких навыков нет.
Пока я работал 3 года в "Дружбе Народов" и часто мотался в командировки в "республики", общался с национальным авангардом, я хорошо усвоил, где в каком народе как устроена иерархия смыслов и традиций. Мне бы не пришло в голову кое–где говорить о доблести русского оружия. Когда в Ташкенте я сказал, что мне нравится художник Верещагин, воспевавший истребление азиатов, интеллигентные поэты мне простили только потому, что считали, что я иронизирую над передвижниками, что не может мне нравится Верещагин, иначе я бы таких стихов не писал. Отчасти я иронизировал. Но, конечно, в Ташкенте я был очарован суфи, о которых тогда слышал впервой. У них есть момент попрания своего достоинства, но им далеко даже до наших православных юродивых, не говоря о западных богоборцах.
Ну, тупое быдло эти карикатуристы, искренние, расслабленные парни, подёнщики, в газете работают, не знают, что есть — другое, кроме них. Просто невоспитанные. А те, с другой стороны, у которых не датское молоко, а нефть под ногами, сам знаешь какие истерики. Вот и разнервничались.
Ты прав, тревога раздвоенности есть, но, может, в тонких мирах больше свободы, чем в полярных. А то, что ты в предисловии своём говоришь, это предчувствие, конечно. Но пусть и останется предчувствием. А предчувствие это тебе, поэту — материал сам по себе
* * *
11 фев. 2006Спасибо, если в "Гулливере" что–то сложится и ускорится. Действительно, процесс там витиеватый. Смотри, я пишу немного в "техническом" тоне: для скорости. Я вижу "Гулливер" как поэзию + нонфикшн. Поэзия, (которой не должно быть много) гармонирует со стильным, изобретательным нонфикшн и они представимы на одной полке (скажем, каждый пятый корешок). Это — в экстреме, потому что и хороший роман нельзя упускать. Почему ты не хочешь там издать свою "Чёрную Лолиту", объясни? Не веришь в удачную раскрутку, которая часть проекта? Хочешь издать "Хельвигов" с иллюстрациями? Например.
Для рекламы серии нужен прежде всего — сайт. С нонфикшн много проблем, если учесть, что на Западе эти книги делают лучше пока что, а за перевод и права надо платить. Хорошо бы поднимать отечественную нонфикшн. Это может быть издание утопий тоже. И оригинально откомментированных книг. Вот НЛО сделало раздел о "Незнайке" Носова. Этот "Незнайка" с комментариями был бы пусть не "Алисой" в Литпамятниках, но не менее интересен. В том же номере НЛО в блоке о воздухоплаванье есть хорошая статья некой Столяровой "Взлёт как взгляд, или Бельгиец в русском небе". По этой статье можно сделать сценарий фильма, абсурдную пьесу, авантюрный роман, чёрти что. Или вышел бестиарий Тимофея (V в.) "Тигрица и Грифон" изд. "Петербургское Востоковедение" + "Азбука". Абсолютно классная книга для поэта. Не скажу, что примеров не счесть. Примеры ограничены. В НЛО уже есть серия "Культура повседневности" (очень сухая), но это не совсем то, что я имею в виду для "Гулливера".
Да, есть такое: "Комментарии", точнее их авторы пока в центре серии (могли бы быть авторы и прежнего Ad Marginem), но это не случайно, потому что дух журнала допускает больше свободы, чем кто–либо. Этот журнал, наверное, единственный с приличной репутацией, чьим автором может стать настоящий сумасшедший или около того (Калошин, скажем). Конечно, надо расширять круг. Бренд "Комментариев" оч. хорош, но не раскручен, его Саше тоже надо будет расширять. "Комментарии" не замкнутая система авторов или тем. Будут добавляться темы, добавляться и медии. Самые сумасшедшие вещи в мифах науки. Нужны стилисты.
* * *
14 фев.2006По тиви показывают, что вас полностью занесло снегом. А я сижу, читаю книгу о призраках в викторианстве и пишу для проекта Кутика эссе (по–англ.) о стихотворении Тэда Хьюза. Кутик (года полтора как он пришёл в норму после своих недугов) делает Reader, куда включены американские поэты, могущие по стилю иметь что–то общее с любимым нами метареализмом. Поскольку никто не знает, что это такое в конце концов, Илья надеется прояснить в ходе работы над хрестоматией. У него туда входят не только поэты, но и византийские богословы, Лейбниц, зоологи Брэм и Фабр... Вообще пёстрая картина. Делает это он не один, а с каким–то американским профессором, переводчиком и литературоведам. Я туда должен тройку эссе по 2–3 страницы. Кутик как–то хочет переориентировать американский язык перевода. Диалоги со своим оппонентом Кутик будет с лета публиковать в The American Poetry Review и в журнале Poetry. Посмотрим, что будет.
Игры с детьми — занимательно, вообще смотреть, как они выращиваются. Я не имел такого опыта с моим сыном Тимофеем: он жил с матерью, с моими родителями, только не со мной. Теперь я навёрстываю. Хожу с Катей на консультации к врачу и смотрю на экране плаванье младенца, этот Солярис.
* * *
16 фев.2009Надо смотреть новый фильм Шванкмайера, он был сейчас в Роттердаме, вот здесь рекламка и кадры на пробу:http://www.ceskatelevize.cz/specialy/sileni/
А вот я читал сегодня и "Бестиария" Тимофея, 5–й век. Например, "Бобр".
Выписываю, но, конечно только сам текст Тимофея, без многостраничных комментариев:
1. По той причине, что у бобра большой и широкий живот, его называют
кастор вместо гастор.
2. Он является амфибией и обитает в норах около воды.
3. [Размером] он больше ихневмона и своими зубами валит большие деревья, перегрызая их внизу у корней.
4. Из него шьют бобровые одежды.
5. Его тестикулы являются неотъемлемой составляющей различных лекарств и, будучи преследуемым вследствие этого охотничьими псами и людьми и
понимая причину, он отрывает их своими когтями и убегает. Но когда он уже без тестикул и его снова преследуют, он подпрыгивает и показывает, что у него нет [тестикул].
6 Он часто меняет свои норы из–за страха быть пойманным охотниками. Однако его ловят ночью, так как он боится огня и остаётся недвижим, а охотник, имея факел, подбирается так близко, что может схватить его.
7. Бобр обитает вблизи вод, подобно сатериону, латаксу, энудру и сапериону, из которых изготовляют одежды.
* * *
16 фев. 2006А я читаю переложение "Метаморфоз" Овидия, которые сделал Тэд Хьюз. Это по просьбе Кутика отыскать "правильный" отрывок для его reader’а. У Хьюза есть великолепное перечисление имён собак (с краткими характеристиками), которые разорвали Актеона, превратившегося в оленя. Подсматривал за купанием Данаи и вот — поплатился. Список собак впечатляющ...
Печатать молодежь. С этим я согласен. Правда, "молодежь" поздно начинает писать хорошую прозу, а к нонфикшн совсем не приучены.
* * *
17 фев. 2006Ага, я тут пользуясь случаем расскажу в паре фраз: ты знаешь, что европейцы учат латынь, потому им легко в освоении всего остального. Все, кто прошёл гимназию (без неё не поступишь в вуз). Греция для них экзотическая, почти не европейская. Помню, мои голландцы в Афинах мне сказали, что вот, смотри, Алёша, мы сейчас точно не в Европе. Для них латинская, римская литература как почти нам — древнерусская. Пусть я сказал не точно, т.к. есть отдельно и этнические культурные начала. Но обычно мы себе плохо представляем (и американцы тоже): в Европе, кроме двух античных пантеонов — греческого и латинского — есть ещё необозримый пантеон грамотных средневековых святых с гигантской литературой. Третий пантеон. И если это знать, многие вещи становятся яснее. Я когда начал читать св. Терезу (по-английски) офигел: это ж вполне современный роман. И так далее. Наше средневековье гораздо слабее интегрировано в современную литературу, как там футуристы ни старались. Библейский (не израильский) пласт ощутимей, может в США, где не было средневековья, где протестанты. Но — короче — здесь всё же дальше всего греки, и они впадают в византийцев, с которыми связь уже через специалистов.
Твои хельвиги больше всего ассоциируются со скандинавскими эпосами. Интересно, а почему? А ты делал родовое дерево, карту их земель, размещение богов? Мог бы и составить такой план.
* * *
20 фев. 2006Греция и есть деревенская. А змеи ползают вдоль каменной кладки, не стесняясь. Говорят, что балканская история совсем отделила античную Грецию от теперешней. Восточный ген там жив, но я не знаю, как они выглядели раньше. В языке есть провал, а в фенотипе разрыва не заметно потому что те, кого встречаешь на улицах вполне "подходят" для античных ролей. Так и в Риме, где ты видишь именно римлян, тех самых, не утративших прямой связи с "историческими". Если залетите в Рим, я вас сведу с Сашей Сергиевским и его женой Таней, которые живут там 15 лет и по праву считаются лучшими гидами, и, уверяю, будут вам показывать нетуристский Рим с удовольствием. Все Сергиевского знают и могут подтвердить его мастерство: и Давыдов, и Кутик. Так вот он нам с Катей (плюс Оля Седакова оказалась в Риме, чтобы работать с патристами в Ватикане) взялся неделю показывать город. Рассказывал, какая вонь стояла над Колизеем, когда там несколько месяцев подряд сражались каждый день люди и звери. Но запах гемоглобина не выветрился по сегодня. В Риме перепроизводство статуй. Бернини–Баромини превалируют. И этот католический выверт раздражает. Знали бы те12 молодых людей в
провинции, будущих апостолов, когда ходили с Учителем и пытались реформировать свою страну, что через сколько–то веков вся заморская столица будет ломиться от их изображений в камне. Жаль, меня там не было в этой компании, я бы какое–нибудь хитрое высказывание против изваяний выдал. Мало того, что в Риме ты можешь встретить в городском автобусе после полуночи реального Бахуса весом под два центнера, а Брутов — каждый второй, а от театра Марцелло спасу нет: он за каждым поворотом. Но там ещё эти призраки — скульптурные группы, как заведенные. Вот что классно в городе — это подворотни и дворы. Полное ощущение параллельной жизни всех исторических слоёв. Мы играли в апостолов, римлян, в фашистов (там повсюду глянцевые книги об их дуче), в расслабленных декадентов, просто в обжор. Это было 3 года назад. С тех пор не было денег туда рвануть, а то бы я предварительно бы подготовился к уроку истории. А Греция деревенская, абстрактная, детская, все стихи пишут.
* * *
25 фев. 2006У нас карнавал в Кёльне. Это аж 2 недели! В доме гости, привезли книги из Москвы, две из них надо срочно рецензировать для НЛО. Одна Тименчика "Ахматова в 60–е годы". Блин, мне Ахматовой не хватало. Но я обещал, и потом у меня есть интерес к документалистике. Курицын меня познакомил с Сергеем Лозницей, и тот прислал на днях свой фильм, победивший на Роттердамском фестивале, о блокаде Ленинграда: потрясающая документалка.
Но весь этот шум в общем не напрягает. Я очень хорошо воспринял твои идеи с "Гулливером". Прекрасно. Спасибо. Будем делать.
* * *
6 апр. 2006Вспоминаю Айги. Называю его "невысокомерным мэтром", такой каламбур. Редкий в вере человек. С Ванькой они спорили, выпивали, хлопали друг друга по плечам, напоминали двух крестьян на лавке. Последний раз пересекались у Лены Пахомовой, в сентябре прошлого года. Ты тоже там его видел, на вечере немецкой антологии. Или ещё раз где–нибудь? Я сказал, Гале, что у них классный музыкант сын, с которым мы выступали в Мюнхене. Галина поправила меня, сказав, что это сын Г. Н. только. "У него есть дети от разных жён". Г. Н. выглядел отлично, я не заподозрил никакой болезни. Только Володя Аристов мне писал, что он плох. И я собирался послать ему пачку стихотворений, развлечь старика. Он всю жизнь обживал пустоты, промежутки. У него есть стихотворение, где по земле летят выброшенные газеты, куда бы он не шёл. В стихах у него поля бесконечного снега и объёмы тишины, давящие на объёмы молчания.
* * *
19 апр.2006Но тут я должен пожаловаться. С тех пор как мы переехали в новую квартиру, я ни разу не печатал снимков — уже год! А этот процесс для меня очень существенный, ведь я могу печатать несколько суток, прерываясь на сон и жратву. Я делаю чёрно–белые отпечатки и не признаю сдачу фотоматериалов в автоматический процесс (только плёнку сдаю в магазин)… В Стенфорде я мог пользоваться огромным подвалом для печати, dark rooms были у меня и в Швейцарии. А в Кёльне я отлично приспособился на большой кухне, где плотно закрывались жалюзи. А теперь в кухне в полстены стеклянная дверь, а в ванной тоже окно, плюс какая–то стерильность вокруг, так что я пока не дотянулся до фото колдовства. Было дело и Катю пристрастил мне ассистировать, а этом летом купил ей камеру с цейсовским стеклом и с 8 млн. пикселей, плюс новый Макинтош, так что она перешла в электронику, которую я недолюбливаю (когда речь о фото).
* * *
26 апр. 2006Матеусы покупают какие–то безумные игрушки, Катина комната превращена в смесь магазина игрушек и... не знаю чего. У меня вопрос: что делать с этим хламом. Эти игрушки в основном отвратительны, тошнотворны. Если они мне так не нравятся, может быть, есть в этом какая–то правда? Или мне не надо считаться со своим вкусом? Есть ли у твоих вещи, игрушки, которые внушают отвращение своей надуманностью и безвкусием?
* * *
1 мая, 2006С игрушками я почти смирился. В основном индустрия эта отвратительна, она дикая, нехудожественная и страшнее российского телевизора. Самое лучшее это какой–то планетарий, крепящийся к кровати, работающий дистанционно и напоминающий часть дантистского оборудования с подвешенными к нему штуковинами. Переклички световых пятен на потолке и стене могут настроить как–то благостно. В магазине (да, будем покупать на e-Bay) жуткие антропоморфные монстры, вызывающие самые низменные ассоциации. Они все как–то гонятся друг за другом с тупыми улыбками. Наверное, пока не дорастёт до конструкторов, так и будет в окружении скособоченных чудовищ. Ну, есть, свора–другая милых псов, но, мне кажется, лучше слушать музыку и смотреть на абстрактные вещи. Я держу критику при себе, ты прав. Может, мне с недосыпу так всё мерещится.
* * *
13 мая. 2006Мне надо будет ехать с 15 по 20 мая в Киев. Не был там почти 10 лет. Мне–то кажется, что родные города не меняются… Киев не место моей боевой славы, я оттуда очень рано уехал, но там места предков, кладбища. Друзей у меня там почти не осталось.
* * *
24 мая 2006Из московских событий мне понравилась инициатива Бергера. Он обратился с письмом, подписанным известными литераторами, по поводу ареста и суда над г–ном Грабовым (или Гробовым). Последний собирал деньги на воскрешение детей, погубленных в Беслане и объявлен мошенником, хотя пока что его вина не доказана. Бергер заявил, что в случае удачных воскрешений, если практика дойдёт до деятелей литературы 19 в., его
издательство будет обладать правами на эксклюзивные публикации вновь
написанного Гоголем, Пушкиным, Панаевым и Скобичевским, Белинским, Гончаровым и др. Замечательна была и реплика Д. А. Пригова против воскрешения. Его резоны состояли в том, что классики уже выполнили свои функции и будут только путаться под ногами у молодёжи.
* * *
Без датыЯ болел последние с конца августа, попал под операционный ножик, решительно переделавшим мою физиономию. У меня были воспалены желёзки под левым ухом и слюнная железа. Теперь шрамы от подбородка вдоль всей челюсти. И предстоит не быстрое излечение. Я прошёл какое–то невероятное количество изматывающих нервы медицинских экзаменов и дико устал. Ничего неизлечимого экзамены не обнаружили. Как–нибудь расскажу о европейской медицинской риторике — волосы дыбом уже от одних формулировок поставленных экспериментальных задач. Начинают с худшего, не жалеют. Короче, времена сместились, и емеля от Саши* о выходе книги почти застала меня врасплох. Сейчас, когда сосредотачиваюсь, я вспоминаю почти полную гибель тиража книги в "Билингве" и радостно, что появилась новая, расширенная книга.
* * *
19 Фев 2007 23:58:20Я думаю уже несколько дней о паре фраз из твоего письма (спасибо за панорамную картинку). Ну, во–первых роман. Не могу согласиться с твоей оценкой текста как недостаточно нового. Для меня он был нов. Там нет головокружительной, безоглядной эстетической провокации и языковых деформаций, но не все вещи написаны для отчаянных революций. "Правила М.П." новая проза психологически. В этой книге действительно собирается, конструируется, образуется — скажи как хочешь — психологическое пространство отношений (a room) которое не встречались среди "новых" писателей. И сейчас подобного нет ни у кого из "текущих". Ты поднял горизонт психического, ты написал о "другом", а то, что поворот не бэмбает конъюнктурного критика, меня не удивляет. Немзер же о тебе написал вменяемо, да просто хорошо. Настроение критики прозы мне понять легко, там всё белыми нитками шито… например, И всё же у тебя есть взвешенный референтный круг. И "Лолита" понравилась и запала не только мне.
Крещение Матфея нам тоже предстоит, и тоже хочется в Москве. Меня, кстати, крестили вместе с моим первым сыном Тимофеем в Николы в Хамовниках. Привет Ласточке* и поздравления! Моим крёстным был финн, протестант, но ему позволили выступить в этой роли. А крёстный Тимофея — Саша Сергиевский, живущий в Риме, да ты наверное знаком с ним, если посещал презентацию рождественского номера "Комментариев". Сергиевской один из лучших знатоков Рима. Жду его этой весной в гости, он и собеседник вдумчивый. А сами мы собираемся в Москву в середине мая, и хотим пробыть месяца два. Это как раз срок, за время которого я не успеваю разозлиться на тамошнее однообразие, не дохожу до той границы, когда вдруг праздник сворачивается и понимаешь, что надо работать. А отдельного чулана для этого нет и хочется безоглядных прогулок в тишину и к книгам.
В поэзии мастеров в М–ве мало, а направлений ещё меньше, в основном в поэзии я встречаю "русский язык для иностранцев", т.е. без наречий и идиом, какой–то прибалтийский что–ли, а о созвучиях, которые школьники называют рифмой, я и не говорю — там нет такого искусства… Но при этом никто их не ругает за переписывание образов, за банальную риторику: пародистов нет. Ты конечно загнул с декларацией на обложку малой ("лилипутской"?) серии — таких как ты ищешь, не найти. Но знаешь, всё
равно надо формулировать и выставлять на обложку утопические требования — кому–то они покажутся хотя бы привлекательными. Но много происходит вне поэзии — споры об устройстве социума. Демократия ведь на самом деле экономическое понятие, послевоенное, и что именно в какой пропорции будет смешано для нашего государства не ясно, но людей эти споры зажигают, и я иногда увлекаюсь (не надолго). Ужасно, если ты чувствуешь к себе отношение как к "космополиту", но даже если и так, то это не надолго — они скоро привыкнут. Вряд ли это мешает сейчас жить, скажем, Аксёнову. Но вот кто может принимать в расчёт наше интернациональное бродяжничество, так это редактура толстяков, она ведь прежняя, советская, такая же злая, чванливая, не привязанная ни к какой эстетике, ненавидящая эстетику, подсознательно ждущая реставрации… "Космополитами" охотно нас считают и критики, которым не удавалось устроиться на Западе.
* * *
20 Мар 2007 00:47:50Мы совершили путешествие, втроём: Матвей, которому через несколько дней будет год, Катя и я. Собрав последние деньги, с каким–то ветерком риска в висках прыгнули в самолет по 00 центов за билет (это европейская лафа, такие стоимости, на деле выходит около 20 евро) и приземлились в Сицилии, в Палермо. А потом на странном итальянском поезде к ночи доехали до крохотного городка Чефалу, где поселились в роскошной
гостинице. И так мы провели там почти 2 недели. Катя в своём ЖЖ выложила несколько фоток из нашей Чефалу. См. <http://kadream.livejournal.com/>. Она снимала своим Sony CyberShot с Цейсом. И эту камеру разбила к нашей печали в последний день. Корпус у неё металлический, но камера упала открытым объективом о мраморный камень и кольца погнулись и разлетелись. Мы не первый раз в Сицилии. Это мне лично заменяет сухой и точный Крым. Но ещё лучше, потому что есть на что смотреть в непогоду. Может, начнём стягивать силу и постепенно обживём Чефалу или какое другое место на Сицилии, где нету вроде жлобов и глобалистики, но тем не менее всё — есть, даже супермаркет с дет. питанием и памперсами (а я тащим, дурак, целую сумку).
Прочитал последние московские публикации поэзии — смешно, полный совок, день поэзии 75го года, но одного поэта в толстых журналах. Скучища. Не удивительно, что и критика молчит.
* * *
06 Апр 2007 12:55:42Да, тебя угораздило. Теперь лежи, подчиняйся. Сращивайся. Слов нет.
Спокойствие и ритм, и всё будет окей. Мы с тобой.
А тем временем Кутик у нас прославился. В последнем номере The American Poetry Review (APR March/April 2007) он вместе с переводчиком, критиком и профессором Реджинальдом Гиббонсом (Reginald Gibbons) опубликовали 4 разворота (чуть меньше 8–и страниц из–за рекламы) своих бесед о поэзии русского метареализма. 17.000 тираж, говорится на веб странице APR. Имён в статье мало, это дело будущих публикаций — исторические аспекты. А пока у них речь о мышлении, от Гомера и Вергилия до русской четвёрки гениев 20–го в. Мелькают Беньямин и Лейбниц, неоплатонизм, короче, замах не слабый, и идёт постоянное обсуждение американско-русской образности — о расхождениях в типе видения и понимания. Поскольку никаких манифестов поэзии Мета (как они чаще всего называют то, о чём говорят) не существует, то самые разные поэты и стили как–то касаются этой Мета, и никто не представляет собой чистого вида. Они собираются издавать в Гарварде (если не ошибаюсь) Reader, где намерены рассказать о современных авторах, включая и тебя. О тех, в ком они находят это "мета". Их интересует как "мыслит" поэзия.
* * *
30 Апр 2007 21:48:31Как рёбра?
Я обитал то там, то сям на Лазурном берегу, в Боргадере по преимуществу, где была пустая огромная квартира, но шлялся день–другой и по Монако и посещал Санремо и Ниццу. Береговая линия от Ниццы до Генуи — один сплошной город застройки 19 в., с фундаментальными домами как в центре Парижа, скажем. Ничего подобного нет ни в российском отношении к понятию курортного побережья, ни в Штатах. В России это просто слаборазвитые начинания, а в Штатах отношение как к protected zones. Но странное ощущение, что, не смотря на перенаселённость, оживлённость и фонтанирование, люди хотят покинуть эти места, а именно: каждый десятый офис по улице — это реэлторская контора, витрины с десятками домов и квартир. Такого безумного количества жилья, выставленного на продажу, я не видел нигде. Вроде и в Германии попадаются такие витрины с фото и планами домов и квартир, террас, чердаков и угодий — голова кругом. Но вот на итальянской ривьере, это необычно цветущий бизнес. В Италии действует просто какой–то сверхчувственный гений жилья. Апартаменты, где я жил были куплены москвичами за 300 тыс. в "муссолиневском" доме (это как у нас "сталинский"), но это оч. дорого. Я это пишу и тебе и Ласточке, так, на всякий случай, помня о старой идее оевропеивания. И потому что видел новенький аэрофлотовский Боинг из окон терминала в Ницце.
* * *
14 Июл 2007 10:19:38Следим за состоянием Д.А. Пригова. Ты знаешь, м.б., что Д.А. "завис" в реанимации с инфарктом и уже двумя операциями на сердце. Дай Бог, чтоб выкарабкался.
* * *
13 Сен 2007 11:43:37Проводил гостей, приехал после путешествий по округе, дошёл до компьютера. "Гроза" это по самым "зенитным" оценкам — класс. М.б. лучшее на сегодня. А книга захватывающая и за ней драма и мука — это передаётся с усилением.
Вода надменно обняла леса.
И в нервной дрожи скручивая пальцы
листвы и хвои, не глядит в глаза.
Так выспренно знакомятся страдальцы,
чтоб через миг рассорится, расстаться,
не вытащив козырного туза.
Да можно и другое цитировать и повторять. Столько свободы!
На той неделе приеду, дозвонюсь до тебя, встретимся и обсудим поэзию и спутниц.
* * *
09 Ноя 2007 19:07:09Как ты? Как комментарии? Куда они тебя завели? А книжку "не приходи вовремя" я
прочитал — хороша. Сплошной action, поэтому возможны и другие реинкарнации материала. Здесь жестокая зима. Ранняя жестокая зима.
Читал книгу Гудкова, Дубина и Левады "Проблемы "элиты" в сегодняшней России. Если встретится, посмотри — там много правды.
* * *
11 Янв 2008 20:40:25Со старым Новым!
Барон, вы в том же домике с цветком на подоконнике или переехали в другое государство? +
+ из сборника «Календарь вспоминальщика»
* * *
04 Мая 2008 13:11:54Странно звучит фестивалъ "верлибра", хотя и хорошо, что ОНИ отделяют себя от другой поэзии. Свои законы выводят. Уже лет 15 верлибр спущен с поводка, и хотя я не знаю конкретных произведений, какой–то фон они создают. Брезгливость вызывает особенно наглядно наглый путь упрощения ВСЕГО — смыслов, приёмов, который принят в этой среде. Зато они уничтожили фактически понятие графомана. Этого слова почти не услышишь сейчас, в ситуации тотальной поэтической одержимости. Подобные фестивали — словно поезд промчался и опять тишина на перегоне, жужжание стрекоз над рельсами...
* * *
17 Мая 2008 17:03:48Хельмендика я прочитал с интересом, не знаю его ангажированности, не могу об этом судить. Но кое–что о Европе мне показалось радикально неверным. Странно, что он, европеец, так видит эти места. Что здесь поражает, это бешеная человеческая активность. Какая–то пассионарность, выходящая за все возможные рамки, причём в странах, где её не ожидаешь. Я чуть не спятил, когда увидел абсолютно обуянных энергией умничающих пьяниц Шотландии, визионеров и мечтателей Дании и Швеции, сгорающих от нетерпения получить результаты своих опытов немцев. Мы в России как раз расслаблены, мне показалось. Нам мало что надо. А здесь... Такое в Англии было ощущение, что если снова будет возможность открывать новые земли и выйдет на площадь капитан, и да как свистнет в два пальца, то вся Англия сбежится и ринется на палубы, в странствия и на абордажи, гнать пиратов и обсыпаться золотыми монетами, раскалывая сапогами дубовые бочки и паля из всех пушек. Знаешь, ничего из этого не исчезло из европейских характеров — ни сумасшедшее трудолюбие, ни маниакальность изобретательства, но параноидальная занятость, создания коллекций и вселенских библиотек, — всё на месте, все роли вакантны и заняты одновременно, включая самоубийства от любви. Я был свидетелем многих случаев этой аффектированности. Да, old money в 16 коленах, спесь безгранична, но всё же век на век не приходится. Есть и черты, которые можно причислить с гедонистической рыхлости, но и тут легко ошибиться. Европа это немного гессевская Касталия, здесь много уголков, оборудованных для "игры в бисер": библиотек, музеев и т.д., бесконечно идущих по континенту семинаров. Собственно, это есть и в университетских кампусах США, (но здесь просто кампусных систем меньше), только Европа разнообразнее... Правда, воевать не хотят после Второй войны, ничего странного в этом нету. Только я никогда не скажу, что Европа это тихий курортный омут — хотя не без таких пейзажей и закутков.
* * *
21 Мая 2008 23:10:12Спасибо, Свасьян забавный автор, я начал читать, и увлекся. Он из мест мною обжитых — Дорнах, он же Гётеанум, на трамвае четверть часа из центра Базеля в антропософию, их Ватикан. Свастьян хвастлив, по-кавказски витиеват и изукрашен, очень излишен, если не в построении фразы, то в развитии мысли, но критика неумирающей Европы ему к лицу. В Швейцарии многие учёные (хотя давно уже нет национальной науки в интернациональных лабораториях), я имею в виду швейцарцы, уважают антропософию с детства и, естественно, Гёте как святого этого учения. Считается, что у антропософов есть уникальные тренинги по сосредоточению, что у них сбалансированная педагогика. По твоему письму я понял настроение, которое на практике разделяю. Да, совершенно неохота копаться и тратить время на освоения чужих социальных слоёв. У меня никогда не было идиотской мысли интегрироваться и вдруг проживать не мою жизнь, а со временем сильно увяло желание как–то целенаправленно искать "своих" среди чужеземцев. Это огромная трата своего запаса, эта зарубежная жизнь. Хотя я со временем научился жить среди друзей в основном (среди которых есть и немцы, и голландцы, и американцы, чисто исторически: из–за Стэнфорда, из–за серьёзных отношений, по любви, из–за общих приключений. Кроме того всё ж–таки 3 книги из 5 я читаю по–английски, и это скорее всего и есть единственное, чем я привязан к Западу. Правда, сейчас меня ещё держат здесь мои дурацкие недуги, а то бы а больше времени торчал в Москве (хотя не всё время). На Западе представление о русских ограничено, потому что наших товаров у них нет и не требуется, а много ли любопытства вызывает газовщик? В журналах Science или Nature авторов из России тоже не бывает, а если русское имя встречается, то из зарубежного научного института. Физика, математика или шахматы из России, впрочем, есть на мировой карте. Кроме того ещё мало времени прошло с частичного расконсервирования России — страна, несмотря на возможности поездок, остаётся закрытой, с погранцами и т.д., а если закрыта. Хто ж знает, что там за воротами? Знают, конечно, какие–то культурные параметры, спортивную силу после недавних матчей. Я, кстати, не поверил своим глазам, когда прочитал, что хоккеисты подарили медаль Медведеву — здесь не бывает такого, президенты не играют в хоккей и много веков как традиции таких подношений не существует. Моменты престижа страны меня, впрочем не трогают. В Москве вполне можно работать сейчас и не обращать внимания на политическую жизнь (а для самих политиков там вообще–то лафа: азартно).
* * *
27 Мая 2008 00:02:40Йейтс мне симпатичен со всем своими сексуальным, матримониальным, националистическими и мистическими беспокойством — Андрей Белый ему двойник, — чудачества и обуянность какая–то единая. Полжизни быть девственником, а потом врезать себе обезьяньи половые железы (monkey glands) это не хухры–мухры, как и его театр и автоматическое письмо лэди Джорж и т.д. По–русски есть его книга "Видение", но там переводы типа Кружкова, мёртвого профессионала и знатока, наверное... По–английски он не лёгкий, но ты справлялся и с Томасом. Когда я читал Йейтса или о нём (была как–то огромная статья в The NY Review of Books) постоянно сидело ощущение, что он модернист поневоле. Но он безусловно из великих ирландцев модернистского времени, дорожная развязка…
Ирландский национализм это не русский, он дошёл до реального отчаяния, не побоялся прямой конфронтации, т.е. это национализм не титульной нации, а именно подавленной, т.е. с освободительным началом, хотя от меня это далеко. Я симпатизировал этому типу национального сознания на Украине и в Узбекистане, со времён работы в "Дружбе Народов", но потом, когда тот, кто хотел, "унёс суверенитета, сколько смог", оказалось, что у власти в новых странах агрессивные и нецивилизованные люди.
* * *
19 Июн 2008 19:09:25Разговаривать–то я начал, но пока не каком–то пересечении клёкота, бульканья, а когда выхожу на чистую речевую воду, появляется даже приятный троящийся сипловатый,
словно пропитый, низкий шепот — в этом есть шарм даже. Говорят, что я должен эволюционировать, на что я тоже надеюсь.
* * *
23 Июн 2008 23:18:35Вообще с немцами не легко... надо помнить, что немцы, которые сейчас у гуманитарной "власти" сплошь чокнуты на концептуализме и Хармсе, и в этом бы не было ничего дурного, но идиотизм в том, что кроме усвоенного они ничего не видят. А поколение Хендрика Джексона, хотя и достигло какой–то независимости, но ещё далеко от принятия решений. Но надо ставить на них, заговоривших об образности, восприятии и снова о мифе, символе, метафоре (одно время это была табуированная тема).
* * *
01 Июл 2008 01:09:19Ты спрашиваешь о табу на миф в Германии. Считается, что корни нацизма связаны с неврастеническим северным характером арийцев, их неправильно понятым огнепоклонничеством, точнее заорастризмом, мифологией, затмившей рацио и замутившей подсознанку.
Поскольку метафора это часто спрессованный миф, один из его элементов, то и к ней отношение недоброжелательное с послевоенных времён. Аристотелевское представление о метафоре как мере художественного дара отложено, да и с радостью. Потому что можно письмо без метафор тоже считать образным мышлением, если приставить к любому слову академического толкователя. А тут ещё и Адорно ляпнул: "To write poetry after Auschwitz is barbaric". Никто уже не помнит, что через несколько лет он отступил от этого суждения: "Perennial suffering has as much right to expression as a tortured man has to scream; hence it may have been wrong to say that after Auschwitz you could no longer write poems".
Вообще–то идиот, почему он судил о поэзии — сидел бы в своей философской бочке. Но впечатление произвёл и освободил графоманов, а так же и людей не без таланта, подозреваю, от художественных поисков. Образ, естественно, создаётся не только метафорой, но трансмутации смыслов, конечно, там где метафора есть, а не там, где её нет, и автор ни хрена не видит, а только пишет об этом.
Однако не в моём мнении дело, а в том, что в последнее время поэзия меняется, молодёжь немецкая не помнит ни этого дурака Адорно ни события середины прошлого века в такой степени, чтобы они влияли на отношение к мифу. К тому же о мифе столько написано всякими умными тётями и дядями, воспитанными демократическими институциями, что он не воспринимается как этическая угроза.
* * *
02 Июл 2008 16:24:43Твоё ощущение, что прошлое интересней будущего мне очень близко. В прошлом не меньшая перспектива и авантюра. В будущем есть вещи уникальные, конечно, например Страшный Суд, но в прошлом — загадки нашей цели, прошлое требует участия.
* * *
20 Сен 2008 16:11:34"Ультима Биарма", наверное, одно из самых сложных и тонких твоих вещей, читанных мною в последнее время. А главное — близких по переживанию: и мне нередко видятся такие картины, и дух не находит ответа у судьбы. Вопрос "почему" очень похож на вопрос "за что", и это отчасти книга Иова. Ты продолжаешь осваивать свой поэтический, архаический Север.
Приятно, что Гулливеры набирают очки.
* * *
25 Дек 2008 18:10:51С праздниками! Их несколько, но я поздравляю "пучком". Потому что неизвестно, когда снова получу доступ к интернету. Я желаю лучшего, и чтоб это касалось и замыслов и реализации и просто текущей жизни. И Гулливера и песен и путешествий. И безостановочного строительства небоскрёбов. Я валяюсь в клинике в Гамбурге — удивительно стройный город и фантастический порт, а у меня — лечебная программа. Здесь ещё месяца два... Фактически без интернета (в госпитале его нет). Скоро выплыву. Дима, мои поздравления твоим прекрасным предкам!
* * *
22 Фев 2009 18:21:55Я оч. хочу в Венецию, и дело в дорогих билетах туда. До Сицилии мы долетаем за 35 Евро, а до Венеции... То ли из–за туризма, хрен знает. Мне там в каталоге дают целый разворот (по слухам). Ещё читаю твои комменты.
* * *
28 Фев 2009 15:30:03Есть ли у тебя ещё один лишний CD для меня? Дело в том, что тот, который здесь лежит у меня на столе, я хочу отослать Darlene Reddaway, моей коллеге по Стенфорду, в Калифорнию. Дарлин ты мог видеть на нашей свадьбе, она как раз приезжала на событие. Неважно, но она в Сан Франциске готовит мероприятие, куда приглашаются московские поэты. Что из этого будет, я не знаю пока, она с начальством обсуждает это в Гуверовской башне, но обратилась ко мне за советами. Я ей написал о тебе (ещё о клубе в Стелле), и она меня попросила больше подробностей, в частности, не могу ли я ей прислать твои записи. Я–то могу, но не хочется делать ей просто копию, я бы выслал оригинал. Однако, не хочется расставаться с оригинальным CD. Вот я и прошу, что если есть лишний — заначь для меня.
* * *
Фев 2009 21:54:28Комменты гениальны, если ты выдержишь это определение. Я ведь очень недалеко от тебя по смыслу, т.е. я это понимаю и радуюсь твоему направлению к подлинности. Аутентичность и восприятие всегда были основой моего письма. Твой исторический заход я тоже понимаю, не вижу в этом идеологии, а только очерчивание поля практической
работы. Прости скоропись, я буду говорить больше.
* * *
Месяц пишет: Леша, у меня возникла мысль – по-моему, здравая. Она заключается в том, что в Москве найти медика-специалиста совсем высшего класса легче, чем в чужой стране. (Кстати, это и было одной из причин нашего с Ласточкой переезда). На ум это пришло, когда батюшка мой одним телефонным звонком пристроил А. С. (длинного, помнишь? ) на операцию на Каширку (вроде бы даже бесплатно). Это все серьезнее, чем в общем порядке. Я знаю, что пару лет назад прооперировали Битова — у него было что-то аналогичное — и жив, здоров. Концы врача у меня тоже есть. И т.п. Это все легко и быстро организовать. Понимаешь? Хули вздыхать и миндальничать, если можно реально помочь? Напиши, что ты об этом думаешь и давай начнем работать. Предварительно все согласовано. Дело за тобой
Твой Дима
Перечитывал сегодня про вашего узбекского кабана в разных холодильниках — смеялся. Я же из Белоруссии тоже привез кабаньего мяса и подарил в первый день поста "Культурной инициативе" от "Безкультурной"
* * *
14 марта, 2009 excellent planДима,
идея хорошая, спасибо. Катя прилетает 25–го в М–ву и привезёт с собой последнюю компьютерную томографию. Я бы хотел, чтобы она повидалась с этом врачом. Если он даст согласие, я приеду. Обратный билет у неё на 6–е апреля. Спасибо, обнимаю ––– Алёша
2 апреля Леша умер