Узкому кругу русских поэтов Леонард Шварц стал известен в конце 90–х, когда с редакцией Талисман–Пресс он приехал в Москву, чтобы работать над грандиозной, уникальной антологией "На пересечении столетий" (Crossing Centuries), в которой американцы на свой лад представили современную русскую поэзию за последнюю четверть 20–го века. Шварца в Америке знали по книгам "Мерцание на грани вещей. Эссе о поэтике" и "Слова перед произнесением" как крайне неудобного автора для школьных классификаций. Он поэт со сложным психологическим пространством.
"Вы должны измерить собственным взглядом возможности отрицания, которые этот взгляд в себе содержит, найти точку, ясно говорящую о вашей ссоре с миром… Это жёсткая точка зрения, без контакта с вещами как таковыми; вещи всегда будут настаивать, чтобы вы были внимательны к их неуклюжим формам. Но вы не должны им потакать. Вам будет хотеться вложить в них смысл, но то, что вами забыто, от этого становится ещё сильней, и ничто не сможет вас отвлечь от тщетного вспоминания, никто не сможет вас
предохранить от ошибочной памяти обо всём существующем." ("Моменты для
того, кто ещё не жил").
Установка радикальная: мёртвая петля через забвение как выход к творческому, прибавочному началу. Нельзя забыть что–нибудь насильно, но подозревать, что образы, вызванные свойствами памяти и освещённые вспышками восприятия не совсем одно и то же, важно для техники созерцания и писательства. Для входа в настоящее время. Как бы ни дистанцировался Шварц от вещей и не избегал очевидностей, в его стихах создаётся ощущение авторского присутствия в поле перемен и столкновение автоматизма с событием. Или атмосфера происшествия, открывающего дорогу следующему повороту смысла.
Леонард Шварц живет в среднем Манхэттане. Его жена Мингсиа Ли из Китая, она автор нескольких книжек стихотворений по–английски. Шварц преподаёт искусство поэзии в Браун университете, участвует в переводческих программах, он американский интеллектуал, открытый перекрёсткам языков и стилевым диссонансам. Конечно, его друзья меня упрекнут, если я не упомяну его домашнего любимца — боа–констриктора, одного из самых длиннотелых, деликатных, напряжённых и задумчивых чудовищ Нью–Йорка.