Мы утром не созванивались, чтобы новости
нас не отбросили назад в слепую яму.
Как вдруг в окно на робкой скорости
боднулась тупоносая махина, надламывая раму.

И поплыла в затылок мне, не подавая вида,
что вписывает путь в свою окружность.
Нас обгоняли тягачи графита,
велосипеды с нитками цепей жемчужных.

Нас ожидал банкет и музыканты на аэродроме.
Пилот проекта, я был первым на примете.
Мой строгий аппарат всплывал в разломе,
меж двух столетий в эллипсном просвете.

Мы взяли курс на верфь под знаком Водолея.
На дирижабле — сервер. Тьма в заметной лихорадке.
Спокойны только солнечные батареи,
как мельниц водяных — рассохшихся — лопатки.

Когда мы приземлялись, все головы задрали,
корабль обомлел, но шёл по линии отреза.
Толпа уставилась наверх ноздрями,
толпа смотрелась, как большая пемза.

Отпущена в простор верёвочная лестница
бурлящим лотерейным барабаном:
он муфтой смутной стынет и мерещится,
(шушукаются пальцы во мраке вороватом).

Я различал уже заправку, столб, колосья,
и розы на столах вибрировали так опасно,
что если б накренился — накололся.
Но, стравливая газ, корабль освобождался от балласта.

Он опустел до чертежей, он дал свечу над улицами.
Он избоченился плашмя и выпукло, и вогнуто.
Как длинное пальто с оборванными пуговицами,
летя, мерцает рожками. В него вцепилось облако.

Мы забирали вверх, мы забывались вверх, в гондоле
мигала на экране кибернетическая лотерея.
В обнимку с призраком радар на лётном поле.
Два залпа-льва, к нам подбежав, нить потеряли и перегорели.

Подальше от Земли! Она растёт в объёме,
к Луне навстречу. Шепчутся раскопки,
наслаиваясь в полудрёме.
И глобус — утолщается. И тянется сквозь телескопы зябко.

За воздух можно ухватиться ртом. И парусом.
Без рук лететь веретеном. Баланс — единственная сила.
Шёл жук по носу одного из янусов,
и время — перекосило.

И дирижабли древние показывались на вершине,
обугленные гинденбурги поленьев чёрных.
Француз тик-так с пропеллером на часовой пружине,
австриец запрягал в аэростат орлов учёных.

Подзорная труба Москва-Смоленск наклонно
вперится в дирижабль крестьянский на насесте.
По сжатому лучу доставит голову Наполеона,
его ботфорты (полшага вперёд) останутся на месте.

Как близко в воздусях и ярусный и арчатый,
похожий на театр! А дальний — крапинка на ветре.
Он кажется задержанным стеклянной палочкой
между частиц, снующих в чашке Петри.

А лотерейный барабан наращивает обороты,
сжимая время рёбрами и повышая шансы.
...И кутались на палубах пилоты,
метая бомбы в Лондон, дыша на пальцы.

Щелчки прозрений, сухопарые машины,
то по небу слоняются одне, то в круг сбиваются, немея.
На грани срыва эти нервные страшилы.
Мой дирижабль на приводе тянула лотерея.

Кружащийся октаэдр! Так, в центр встав, пацанка
угадывает (на глаза повязана косынка),
кто к её горлу прутиком касался,
спугнул ключицу, слух увёл вслед за блуждающей ворсинкой.

Я мог бы подобрать любой пароль для сервера.
Всё ближе к цели, всё точней ответ, как мячик на резинке,
или круги бегут обратно к центру озера.
Я банк срывал на сайте казино, и напрягались рынки.

И молча в люк открытый взирали адмиралы,
корабль воздушный проводя над тусклыми горами.
Выигрывала лотерея, сбиваясь с хода и замирая.
Со мной расплачивались — богами.