Стихи и поэмы. Проза. Переводы. Письма. О поэте. Фото и видео.

Памяти Алексея Парщикова

Мэрджори Перлофф
Мэрджори Перлофф

В 1990 году в аспирантуру моего университета, Стэнфорда, поступил Алексей Парщиков, которому тогда было 36 лет: мне посчастливилось читать ему курс по авангардной поэтике. То было замечательное время для русско-американских литературных и культурных связей: с распадом Советского Союза начался обмен между поэтами, и вскоре вышла прекрасная антология Кента Джонсона и Стефана М. Ашби “Третья волна: Новая русская поэзия” (Мичиган, 1992), предисловие к которой (совместно с американским критиком Эндрю Вочтелом) написал Алексей.

В то время много говорили о связях между “новой” русской поэзией и нашей “школой языка”, без сомнения, во многом благодаря тому, что первые контакты с такими авторами, как Аркадий Драгомощенко, Дмитрий Пригов и Алексей Парщиков, установили поэты “школы языка” Лин Хеджинян и Баррет Уаттен. В 1994 году в издательстве “Avec Books” вышел первый англоязычный сборник Парщикова “Blue Vitriol” (“Медный купорос”) — я написала к нему небольшое предисловие. Уже тогда меня гораздо больше поразило различие между подобного рода русской поэзией и ее современным американским аналогом, нежели очевидное сходство дизъюнктивных приемов, временных и пространственных сдвигов и косвенность отсылок.

Обратимся к стихотворению “Коты”, переведенному недавно Евгением Осташевским:

 

По заводу, где делают левомицетин,
бродят коты.

Один, словно топляк, обросший ракушками,
коряв.
Другой — длинный с вытянутым языком —
пожарный багор.
А третий — исполинский, как штиль
в Персидском заливе.

 

Эти первые строки мгновенно вызывают в памяти одно из величайших стихотворений европейской традиции, сонет Бодлера “Кошки”, который начинается так:

 

Les amoureux fervents et les savant austères
Aiment également, dans leur mûre saison,
Les chats puissant et doux, orgeuil de la maison,
Qui comme eux sont frileux et comme eux sédentaires.

(Пылкие любовники и суровые ученые
Равно любят в свою зрелую пору
Могучих и ласковых кошек, гордость дома,
Которые, как и они, зябки и, как и они, домоседы.)

 

Под стать явно “очеловеченным” — и оттого загадочно зловещим — кошкам Бодлера “цари потворства” у Парщикова служат мерой бесчеловечности человека к человеку: именно они должны день за днем “слизывать” смертоносные таблетки на фармацевтическом заводе, именно они, лишенные заслуженного “рая”, учатся ходить “равномерно / как механики рядом с крылом самолета / объятые силой исчезновения”.

Это мощный образ, одновременно явственно точный и вместе с тем гиперреалистичный. В более позднем стихотворении “Нефть” Парщиков идет еще дальше, выворачивая наизнанку сновидческую образность исходного текста, на сей раз “Пьяного корабля” Рембо. Если у Рембо плавание по “бесстрастным рекам” приводит поэта в волшебное царство подводных растений и животной жизни, то повествователь Парщикова “на середине” жизни, у “водораздела между реками Юга и Севера”, обнаруживает себя “на заблеванной, синей вагонной площадке”. Даже “постель наша пахнет нефтью” в этом мире “удвоенного бреда”.

Парщиков чувствовал себя не вполне уютно во времена “безличной поэзии”, он представлял малый интерес для Flarf1. Алексей Парщиков принадлежит традиции провидцев, восходящей к Бодлеру и Рембо, — но сам является провидцем сардоническим и умудренным, который знает, как передвигаться в разливах нефти и о фармацевтических бедствиях. Мы будем помнить его — и чтить — как великого экологического поэта avant la lettre.

Перевод с англ. Иры Путиловой

Сейчас на сайте 0 пользователей и 568 гостей.
]]>
]]>
Контакты:
Екатерина Дробязко
Владимир Петрушин