В 1990 году в аспирантуру моего университета, Стэнфорда, поступил Алексей Парщиков, которому тогда было 36 лет: мне посчастливилось читать ему курс по авангардной поэтике. То было замечательное время для русско-американских литературных и культурных связей: с распадом Советского Союза начался обмен между поэтами, и вскоре вышла прекрасная антология Кента Джонсона и Стефана М. Ашби “Третья волна: Новая русская поэзия” (Мичиган, 1992), предисловие к которой (совместно с американским критиком Эндрю Вочтелом) написал Алексей.

В то время много говорили о связях между “новой” русской поэзией и нашей “школой языка”, без сомнения, во многом благодаря тому, что первые контакты с такими авторами, как Аркадий Драгомощенко, Дмитрий Пригов и Алексей Парщиков, установили поэты “школы языка” Лин Хеджинян и Баррет Уаттен. В 1994 году в издательстве “Avec Books” вышел первый англоязычный сборник Парщикова “Blue Vitriol” (“Медный купорос”) — я написала к нему небольшое предисловие. Уже тогда меня гораздо больше поразило различие между подобного рода русской поэзией и ее современным американским аналогом, нежели очевидное сходство дизъюнктивных приемов, временных и пространственных сдвигов и косвенность отсылок.

Обратимся к стихотворению “Коты”, переведенному недавно Евгением Осташевским:

Эти первые строки мгновенно вызывают в памяти одно из величайших стихотворений европейской традиции, сонет Бодлера “Кошки”, который начинается так:

Под стать явно “очеловеченным” — и оттого загадочно зловещим — кошкам Бодлера “цари потворства” у Парщикова служат мерой бесчеловечности человека к человеку: именно они должны день за днем “слизывать” смертоносные таблетки на фармацевтическом заводе, именно они, лишенные заслуженного “рая”, учатся ходить “равномерно / как механики рядом с крылом самолета / объятые силой исчезновения”.

Это мощный образ, одновременно явственно точный и вместе с тем гиперреалистичный. В более позднем стихотворении “Нефть” Парщиков идет еще дальше, выворачивая наизнанку сновидческую образность исходного текста, на сей раз “Пьяного корабля” Рембо. Если у Рембо плавание по “бесстрастным рекам” приводит поэта в волшебное царство подводных растений и животной жизни, то повествователь Парщикова “на середине” жизни, у “водораздела между реками Юга и Севера”, обнаруживает себя “на заблеванной, синей вагонной площадке”. Даже “постель наша пахнет нефтью” в этом мире “удвоенного бреда”.

Парщиков чувствовал себя не вполне уютно во времена “безличной поэзии”, он представлял малый интерес для Flarf1. Алексей Парщиков принадлежит традиции провидцев, восходящей к Бодлеру и Рембо, — но сам является провидцем сардоническим и умудренным, который знает, как передвигаться в разливах нефти и о фармацевтических бедствиях. Мы будем помнить его — и чтить — как великого экологического поэта avant la lettre.

Перевод с англ. Иры Путиловой