Я не писал — события наползали. Эти дни в Кёльне был фестиваль австрийско–немецкой поэзии в Литературхаузе, и действо это с мастер–классами и чтениями продолжалось три дня. Сегодня разъехались. Меня позвали для разных знакомств и читали меня в переводах — Хендрик Джексон и поэты круга издательства Kookbooks. Это поколение между 30 и 40. А хозяйка и гл. редактор издательства Daniela Seel оказалась 1974 г.р. — девушка весьма неформально выглядящая (один чулок — белый, другой — чёрный и, кажется, только что спрыгнула с велосипеда). Относятся к ней все с обожанием, ведь она, говорят, сама интересно писала, потом оставила это занятие и запустила издательство со смехотворной суммой, которое сейчас аналог американского The New Directions в области немецкоязычной поэзии и почти все их книги получают награды. И Джексон, читавший то в голос, то шёпотом (sound art) и Ульяна Вольф, выступившая с необычным для неё проектом макаронических стихотворений (срифмованы немецкие и английские слова) — блистали, но был там и самый странный австрияк Освальд Эггерр (1963), которого издаёт и Зюркамф. Он считается по–настоящему непонятным жителем поэтической зоны с выходом в бытовое сумасшествие, может пропустить какие–то части стихотворения и потом долго рассуждать, почему так получилось, и набрести на совсем новый текст. Прекрасный поэт Иоахим Сарториус, поработавший в жизни дипломатом, переводчик "Петерсона" Уильямса К. Уильямс, издал книгу вместе с фотографиней Roswitha Hecke о трансвеститах Плас Пигаль.

Кажется, в этой среде процессы чуть–чуть другие, чем у нас. Как раз социальные и документальные линии отодвинулись, а стали возможными ходы, табуированные в прежние годы — миф, метафизика. Ценятся пространственные образы. Метафизика скорее похожа на аналитику, а пластическая сторона мне, конечно, понравилась (увы, я не очень–то их понимаю со слуха, но часто есть английские переводы). Это герметичность совсем другой природы, чем мне известная (надо подумать ещё). Муж Вольф — американец Кристиан Хауки (Hawkey) связан и со Школой языка и с Ашбери и сам очень визуален, при этом огромная скорость трансформаций вещей и событий, короче, множество аргументированных превращений, не уводящих текст совсем в сюр, но в экспрессивность. С людьми этого бэкграунда мне легко общаться — то, что мне недоступно как слушателю в аудитории, становится яснее в разговорах. Я ощутил барочный и возвышенный (но сухой) дух на этих чтениях. Продавать книги на развале в фойе явился сам хозяин знаменитого кёльнского магазина Клаус Битнер (так и магазин называется, аналог St Marks на 3–ей Ав. в NYC, чем мне когда–то грезился наш Ad Marginem, да сорвалось!) Это человек легендарный, и если знает, что перед ним не просто покупатель, а и автор, он преображается — он кладезь сведений. В зале, где читают, никто не дымит, не прячется в тарелку, как в ОГИ — ценится чистота фонетического континуума.