А я вчера смотрел по телевизору, как уничтожают город Фелуджу, уже без всяких там дураков Саддамов. Вот почти библейские слова американца:
"We could go into the town if I wanted to and turn it into  gravel and then rub that gravel between my feet, but how will  that help," asked Colonel John Coleman, chief of staff of the 1st Marine Expeditionary Force.
Всё–таки не каждый день показывают такие события. Для кого–то это и Холокост и Сталинград. Но оторваться от экрана невозможно. Тут же камера даёт картины того, как из дома без хозяина выносят собственность (из страны с убитым правительством мародёры набивают танкеры природными богатствами и уплывают). Я, конечно, далёк от политики и газет, просто имиджи повсюду здесь появляются именно из таких сюжетов, событий повседневности. Хорошо, что где–то есть музыка и... атомная бомба, а иначе сидеть бы нам сейчас в окопах (кошмарная идея). Видел ли ты фильм "Страсти Христовы"? Бондарчук, производство студии Довженко, сценарий Шолохова. А всё равно мне важно было посмотреть и от меня не убыло. В зале было несколько человек, это немцы не смотрят.
28 апреля 2004 О деньгах я писал в конце 80–х. Правда, я не думал, что скоро встречу  людей, для которых "хороший музыкант тот, кто с деньгами" станет убеждением, даже воинственной позицией. Здесь, например, так думают прежде всего все б/советские. Похоже, что и в NYC ты такое мог услышать не от американца.

Что доллар! Подлинное — у Монастыренко, Андрея Левкина в книге "Мозгва". Это я перечисляю то, что встретилось за последнюю неделю. Список можно бы продолжить на несколько имён, ну да ты их сам знаешь. Поверь, будет время, когда доллар будет искать искусство, а не искусство — доллар.
6 июня 2004 В мире случаются, конечно, странные повороты событий. Однажды Псой Короленко, которого я видел в г. Берлине и даже восторгался его задорными песнями, спустя несколько месяцев после события позвонил мне в Кёльн и напомнил, что я был в числе нескольких сотен его слушателей. Я подтвердил. Вдруг он спросил, была ли у меня няня. Пока я вспоминал рассказы моих родителей, он пояснил, что речь идёт о няне, которая, по 
его сведениям, участвовала в каком–то году в воспитании моего сына. Он сказал, что обращается ко мне с просьбой дать ему рекомендацию для няни, чтобы развеять сомнения, нанимать ли её для своего ребёнка. Я ничему не удивился, и сказал, что с радостью рекомендую ему эту няню. Естественно, я не знал, существовала ли эта няня. Интересно, чем  закончилось сделка.
14 окт. 2004 г А я ещё дописал вариацию на Elegy, Written in a Country Church–Yard. Другие части "Дирижаблей", написанные менее регулярными объёмами пока в кусках и в чертежах (почти в буквальном смысле). Сюжет этой вещи предельно лапидарен, но пусть он пока остаётся под водой, он не имеет пока значения, хотя надо сказать, что "Расписание" относится к женщине, оставшейся на земле, "Отлёт. Лотерея" — к убежавшему с электронной лотереей, а "Сельское кладбище" — к жизни родоначальника дирижаблей, 
скорее реалистического, чем реального персонажа.
Я ориентировался на самый поздний вариант Жуковского. Первый — 1801 г.,  потом 1802г.,  а последний — гекзаметрический — 1839 г.!)
Витгенштейн, запускавший 2 года в Манчестере воздушных змеев, ещё появится...
Короче, вот тебе 2 части в pdf формате. "Отлёт. Лотерея" был опубликован в "Вестнике Европы" (я не видел журнала).
12 января 2005 г. Каждую строчку я как бы произношу "сначала" в ей присущем ритме. Из разного угла комнаты (если четверостишие).
23 января 2005 А я в чтении книжки Erwin Panofsky: Meaning in the visual art. Понятно, что школа Панофски важная и серьёзная, но есть ещё один фактор, по которому интересна именно эта классическая книга. Она вышла в 1955 году и, так сказать, нашего возраста. Когда её читаешь, есть ощущение современности, но без всякой политики и рыночного привкуса. Эти параметры повыветрились со временем. Или этих черт вообще не было у Панофски, но само их отсутствие благодатно.
Панофски как раз говорит о возникновении понятия гуманизма. Античность считала (круг Цицерона), что это понятие возникает, когда человека рассматривают как большее не только по отношению к животному, но и по отношению к варвару, т.е. это культурный человек прежде всего. Средневековье, описывающее человека по отношению к дивиальному, говорило о человеческих границах. А Ренессанс синтезировал оба подхода 
и получилось, что гуманистический человек — толерантен и ответственен. Коварная фраза о человеке как "мере всех вещей" не верна: Пико Мирандола говорит, что Бог поставил человека в центр вселенной, чтобы тот мог осознать, где он находится и, таким образом, свободно выбирать, в какую сторону повернуться.
11 марта 2005 г. Интересно, что актёр. Но сперва вглядывается в маску, потом надевает её и всматривается в зеркало. Композиционные фазы, представимые в стихотворении. Я видел по ТВ из Франции спектакль — сравнить не с чем.
26 апреля 2005 Я сам состою в ПЕН-клубе, и вижу в этом иногда смысл — правозащитный. Когда я подписываю письмо в защиту Ходорковского, я хочу, чтобы этому непростому, но блестящему человеку было легче выпутаться из политической ситуации, чтобы его освободили. Когда мы принадлежим к каким–то эстетическим группам, это интересно, я в диалоге с оппонентами, единомышленниками и просто с друзьями. Все другие организации, наверное, имеют смысл тоже, но я далёк от него. Может, вступив в новую организацию, мы придадим ей оттенок предназначения, а может быть, и нет.
2 июля 2005 г. Длинная строка... Я пытался в длиннейших строках; из них — "Новогодние строчки" и "Полтава", они были найдены на смешении дольника, силлабического ореола и чего–то ещё, о чём мне толковали по законам, а я живу по понятиям, поэтому забыл что к чему. Потом появились очень длинные строки у Коли Кононова (книга "Лепет"), и он соскользнул на этих лыжах в прозу, а стихотворения стал писать по вертикали, ультракороткими словами и их частями. У Кутика "кюхельбекерно" выглядят эти периоды, но важно, что все, и ты тоже, в длинных строках невероятно разные и разнообразные. Кто бы исследовал этот феномен? Кутик перешёл на множество прямых высказываний, получилось в жанре лекций. Тоже интересно. Однако специфично: слово воспринимается как оно есть, за исключением акцентированных случаев. Может, всё там грандиозно, но при сильной потере пластики. Хотя есть отдельные главы, где сохраняется пространство (тогда, естественно, и слово стоит необычно). Т.е. Илья сдвинулся в сторону "литературы", "сочинительства". Ты точно замечаешь его "аквариумные эффекты". Вполне по–китайски. Но была же у Сельвинского такая разговорная речь. Правда, последний сильно выветрился со временем.
4 авг. 2005 г. Андрей, привет,
К нам в Кёльн приезжает папа Римский. Приятно написать такую фразу. На набережной выставили несколько сотен цветных пластмассовых туалетных кабинок. По городу передвигаются стада тинейджеров со всех стран мира. Американские группы ищут Христа с государственным флагом, все расселены в гостиницах всех сортов, а так же по домам желающих помочь паломникам. Через три дня туалетные кабинки наполнятся и наступит спокойствие, можно будет снова ездить на велосипеде по центру. Вчера я ездил на байке в Бонн и видел множество молодых паломников во главе с вожатыми–священниками: они ходят по полям, между церквями, овцами и кладбищами и о чём–то беседуют.
17 авг. 2005 "Ты расставлена вышками по холмам..." Это из "Полтавы". Поле полтавской битвы, этот участок, километров, наверное 5–6, на котором попадаются памятники русским от шведов и наоборот, несколько памятников общего характера, встречаются небольшие рощи, обычно перегораживающие посевные площади (поля, значит), один трактороремонтный центр (не знаю, как назвать), часть железной дороги, шоссе, больница и т.д. В конце концов, живописные спуски к Ворскле. На всём пространстве этой изогнутой лопастью панорамы время от времени стоят геодезические вышки. Они не велики, может, метров 15, сварены из труб с диагональными перекрестьями. Кажется, что поле огранено ими, потому что несколько из вышек видны от какой–нибудь одной из них. Напоминают они также и уменьшенные нефтяные вышки–пирамидки. В Полтавской области есть внимательность к недрам — там открыли небольшие запасы нефти, что как–то добавляет американского "кодаковского" колорита этому насыщенному красками южному краю.
20 окт. 2005 Ничто меня так не увлекает как метафора. В ней и её настройках есть все неожиданные точности, действительно выплывающие из полыньи, из эллипса, из промежутка. Точность взамен смысла — мне хочется сказать, хотя это бы засушило всё богатство метафорических планов. И потом, пока работаешь с метафорой, границы между смыслом, словом и изображением превращаются в единое.
Может создаться впечатление, что Чарльз Бернштейн, к которому я сейчас пишу предисловие, уделяет основное внимание записи текста. Действительно, текст получает внешние черты стихотворения, преобразуя взаимоотношения поля страницы и расположения на ней записи. Однако, если стихотворение записать горизонтально по странице, текст всё равно останется поэтическим, его не спутаешь с "прозой". Чаще всего 
поэтическая ткань не получается из–за полноты фразы и нормативной связи между словами. Напряжение "текст — поле" даёт пассивный эффект. Между непредустановленными, "далековатыми понятиями" и пропусками смыслов оживает новое воображаемое пространство, расширяются эллипсисы, вмещающие ассоциативные отсылки, энергию риска и находки.
Кутик на днях мне писал, что современное состояние английского языка (читай: мышления), работает на сужение смысла (центростремительная тенденция семантического поля), что там сплошные идиомы. Ты знаешь, что я сам какое–то время интересовался если не буквальным пониманием образа (что мне недоступно), но хотя бы искал противовесы ассоциативной безграничности толкований в то время, когда ассоциативность сменялась центонным эклектизмом, т.е. уровень полёта примитивизировался полным ходом, и теории вокруг способствовали этому процессу. Давно это было и не долго продолжалось, но как раз и привело меня к американской поэзии, которая оказалась совсем не так однозначна, как я ожидал.
Естественно, у них есть и метафоры, но больше метонимии. И у них другое отношение к знаку, образ строится иначе. В пропитанной знаковостью среде у них появляется другая перспектива для образа. И не только другие раздражители, но и extensions. У них другая поэтика непосредственного (и буквального) восприятия. Очень важно их стремление в визуальных искусствах к "протезированию", т.е. к конкретному продлению тела. И здесь проблема культурного кода и их образного осмысления технологий. Кстати, их visual art побогаче вербального (так мне кажется, например, после Mathew Barney).
Момент extensions (расширение, расширители), эдакий семантический "множитель" у нас не в обороте, а мог бы стать не менее интересным, чем "отстранение" Шкловского. Я имею ввиду взамен ассоциативности. Ассоциации — одна из разновидностей extension, но последнее понятие включает и материальное, (пусть виртуальное) продление нашего тела и сознания. Тут надо подумать. Протестантская культура любит конкретность, масштаб "один к одному" и видит в этом поэзию, единичность, признак выбора и достоинство. Скульптурная телесность католицизма ещё переводима на протестантскую образность, но византийская метафизичность — с трудом. У нас, византийцев по сути, второй мир не создаётся, а уже существует, метафизика есть априорно, и важно найти, скажем так, "позу приёмника", откуда соединение и передача оказываются возможны.
26 ноября 2005 Я недавно написал тебе следующую фразу:
"Протестантская культура любит конкретность, масштаб "один к одному" и видит в этом поэзию, единичность, признак выбора и достоинство. Скульптурная телесность католицизма ещё переводима на протестантскую знаковость, но византийская метафизичность — с трудом."
Честно говоря, я затронул вещи, о которых как–то Аверинцев сказал, что их легко уловить, но трудно определить (или измерить, не помню точно). Например, меня волнует метафизика в нашем ортодоксальном мировоззрении. Кто из православных теологов говорил о метафизике? Флоренский, когда утверждал, что иконостас это "костыль" для 
несовершенных верующих, и что если бы мы верили "в полную силу", это художественное подспорье нам бы не потребовалось, и мы бы видели "напрямую" мир, скрытый от наших несовершенных глаз? Это об образе, преодолевающем дуализм: кто–то может сразу видеть "за", видеть "мета" мир. Метафизика ли это? Может, "мета–", да не физика?
30 ноября 2005 Изданий Аверинцева, о которых ты говоришь, у меня нет, но нередко открываю его книгу о Византии. Я слышал его выступление в Сорбонне в 2002 г., очень элегантное, с мягким филологическим юмором, о басне "Стрекоза и муравей" у Лафонтена и Крылова. Лафонтен оказался более обходительным с дамой–стрекозой, я слушал Аверинцева и восхищался грациозностью построений. Да, я знаю о его недоверии к современному 
представлению о "значимости". Мне кажется, он никогда не выгрывался в современную мифологию. Но именно там, в областях, о которых говорят, например, Вирильо и Бодрияр возникает уровень осмысления. Значимость всегда появляется, когда находится человек, описывающий положение вещей. В одной недавней заметке Бодрияр (которого я недолюбливаю вообще–то) говорит, что событием называется происшествие, выходящее за горизонт виртуальности, называя таковым 11 сентября. По сравнению с ним дальнейших ход спекуляций и акций относится не–событиям и держит нас в состоянии suspense. Символически глобалистика закончилась после расстрела Близнецов, хотя экономически, рыночно она продолжается, но это уже низшие уровни. Началась эпоха превентивного террора и шантажа (эти позиции представляют из себя 2 уровня времени, по своей природе). Событие становится возможным только после того, что оно имеет место, а до этого мы находимся в подвешенном состоянии. Это интересно формирует время, его форму, представления о смерти. Аверинцев никогда не рассуждал об этом в таких категориях (т. е. я не знаю), но у него была предыдущая история, в магии которой он разбирался и сам был "магом" (в кавычках, потому что Аверинцев для меня воплощение разума).
Я привёл только один случай, когда можно поговорить о смысле, о значимости. Отсюда можно искать проекции на другие мифологемы, т.е. сравнивать и анализировать. Аверинцев это заповедник, гербарий, необходимый, со спрессованным солнцем. А значимость... Если ты понимаешь цену конфликта, значимость у тебя есть априорно — применяй её. Так мне кажется.
Одно дело быть цитатой, это, действительно, "чужое", о котором ты говоришь и чему ты сопротивляешься. Но есть, кроме чужого, — "Другое". Между Другим (Объективным) и тобой более сложная связь. Другое действует, не принимая тебя во внимание, но эта же его недооценка тебя даёт тебе возможность выбора. Другое — это и астрономические и 
биологические модели, но и ад политики. "Чужое" ставит под сомнение твоё достоинство, а "Другое", по крайней мере, если не управляемо, то хотя бы не заразно и не прикидывается тобой.
5 мая 2006 Конечно, мне важно, как ты описываешь значимости. Но только я начинаю чувствовать отношения в применении. Функциональность я почти исключаю, и полагаюсь на нефункциональные связи. Человек — не единственный производитель значений. У Бодрияра нет сакрального, он сам часть какого–то процесса, может, сакрального, может, структурного (мифологического). Ты сам пишешь мне, что сакральность — проекции богов, будь то автомобиль или журнал. Бодрияр часть этого пантеона, по нему, как по меченому атому, заметны разные движения. Поэтому–то я и прочитал его заметку. В ней нет ничего активно теологического, просто взгляд на действие политиков и на символический обмен.
Есть, однако, различие между смыслом и значением, а так же представлением о значимости (последнее, кажется, больше социальный план). См. как об этом интересно пишет Делёз в "Логике смысла", "Пятая серия", где он разбирает, в частности, диалог Алисы с Белым Рыцарем. Там Д. говорит о безразличии смысла к "универсальному и единичному, общему и частному".
14 мая 2006 Манифесты Паунда не устарели, согласен. Он, конечно, и был гениальным. А помогал Йетсу и Джойсу. Вообще открытый, щедрый человек, и умел видеть. Элиот — понятийный, и я ценю его статьи. В аналитической и критической статье совсем другая образность, и она была у Элиота. Никакого импрессионизма, наоборот — анти–студия–Довженко. Я поэтому в Сосноре люблю только его стихи и несколько малых проз, а не рассуждения в образах о писателях, где он предельно пуст, по–сравнению, скажем, с Романом Тименчиком. Элиот вызывает со–мыслие, но он немного Седакова, и связан концептуальным отношением к предмету. Т.е. он в сто раз меньше художник, чем Паунд. У которого в статьях тоже нет декоративности. Хильда Дулитл (псевдоним H.D.) и Паунд стали имажистами в 1913 г. Сам "водоворот" (vortex) одно из паундовских словечек. В наши времена странно, что симультантность чувства и мысли, которые, по Паунду представляет излучающийся поэтический узел (и такое выражение он использовал вместо vortex´а) был чем–то новым. Но, видно — был в контексте остальной писанины.
24 июня 2004 Америку мне всегда жаль, когда о ней рассказывают с империалистической точки зрения. Это нежная, очаровательная страна, полная выдающейся интеллигенции, собранной (и спасённой) со всей земли. Но и туда добирается дьявол.
28 окт. 2006 Мне понятно, что каждый человек в отдельности сознаёт границу и преступление, независимо от своей реакции на это действие — виновен он или нет. Но при вступлении законов больших чисел ситуация радикально меняется и то, что преступление для индивида, то для массы становится доблестью, источником величия и исторической памятью. В 20м веке мы знаем исключение, это Германия, пережившая массовое покаяние, что говорит о существовании какого–то координационного механизма в нашей 
психике между общими переживаниями и индивидуальными. Один из самых безжалостных библейских воителей Иисус Навин, вырезавший целые  поселения — "никого не оставил, кто уцелел бы, и всё дышащее предал заклятию, как повелел Господь, Бог Израилев", однако, при командном распределении функций на завоёванных и очищенных территориях он основал специальные города, "чтобы мог убегать туда убийца, убивший человека по ошибке, без умысла; пусть города сии будут у вас убежищем от мстящего за кровь". (Иисус Навин, 20:3). В этих "исправительных" городах, пресекавших кровавую месть, преступников ожидает суд, т.е. вина существует сама по себе, не зависимо от человеческого решения. Христианство изменило представления не о вине, а об искуплении, и христианский Бог взял с собой в Царствие Божее двух распятых с ним 
грешников. Самое большое преступление я затрудняюсь определить, но думаю, что это понятие условно только относительно уголовных кодексов.
17 дек. 2006 Не помню, писал ли тебе, но первое, что я стал читать после больницы, был Пьер Клоссовски. Если писал, прости, что повторяюсь. Пьер Клоссовски в переводе Вити Лапицкого. Клоссовски — особый случай. В Людвиге открылась выставка его графики, и я купил альбом с  роскошными статьями и его био, что, само собой, потянуло меня к следующей книге — альбом Балтуса, точнее гигантская книга о нём. Книги о Клоссовски 
по–английски оказались доступны и в германских библиотеках. Так я обставился этим автором и самое важное для меня нашлось в его "Купании Дианы". Давно мне ничего нового о свойствах мифа не попадалось. Остального я пока не читал, и не уверен, что моего знания Ницше или Сада будет достаточно для понимания Клоссовски. Но нить от Гельдерлина, говорившего, что боги покинули человека, к Рильке, предлагавшего в "Элегиях" роль связного англеа, и до Клоссовски, воспитанника Рильке, придумавшего для заполнения провала "боги–герои" некого демона–технолога в "Купании Дианы", это мне было любопытно. Кроме того, через этих двух братьев французско–немецких полуполяков-полуевреев прошёл весь 20–й век (они–то прожили один 96, другой 94 года!)
4 февр. 2007 Прочитав твоё письмо только единожды, отвечаю о Рильке: мать обоих  братьев (Балтюса и Пьера) была возлюбленной Рильке (она подписывалась Баладина, девичье имя Элизабет Доротея Шпиро, дочь кантора, а в живописи ученица Боннара) последние 6–7 лет его жизни. При ней были закончены "Сонеты к Орфею", в Мазоте, Швейцария. Рильке принимал активнейшее участие в воспитании братьев. Пьера он рекомендовал в секретари Жиду, а Балтюсу устроил поездку в северную Италию копировать Делла Франческу, Мазачио и Мазолино. Балтюсу же написал предисловие к его первой графической книге "Кот" (или Мой Кот, не помню). Генеалогия ангелов и богов, которую я набросал (Гёльдерлин—Рильке—Клоссовски) требует доказательств, если излагать её публично, но они у меня есть. Впервые я натолкнулся на Гёльдерлина в Германии, когда посмотрел 3 
фильма молодого немецкого кинематографиста Бергмана 3 года назад,  документально–игровые фильмы о Гёльдерлине. В Тюбингенской башне он показан как человек, которого посещают тяжёлые приступы ментальной болезни. Тогда актёр берёт огромную маску быка из папье–маше и надевает её на голову. Маска напоминает пропорциями пикассовского Минотавра. В этой пятнистой подслеповатой оболочке актёр изображает сумасшедшего поэта. Конечно, Гёльдерлин появляется и в поэме Палмера SUN, когда 
подписывается псевдонимами. Я сейчас перечисляю моменты, когда мне попадался Гёльдерлин в рабочем порядке, а так–то я знал и читал его давно, но без пристрастия. Например, у нас через дорогу стоит гимназия им. Гёльдерлина. Не исключаю, что Клоссовски прямо брал отношения боги–люди у Гёльдерлина, ведь он был его переводчиком на французский. Боги нуждаются в людях и создают свои изображения (и тела, т.е. творят епифанию) в сознании людей (поэтов, наверное, по Гёльдерлину).
И вот в последний раз, незадолго до своей медицинской эпопеи, я прочитал статью Кутзее (так ли он по-русски пишется? — J.M. Coetzee — т.е. м.б., надо Кётзи?) в The NY Review оf Books о космосе Гёльдерлина. Ключевым моментом в его постоянно работающей "античной" теме был уход богов от человечества. Уход на какое–то такое расстояние, когда уже теряются коды, мелеют сигналы. Кутзее цитирует гимн "Рейн": "С тех пор как самые блаженные не чувствуют ничего, другие, если разрешено сказать эти вещи, должны, я полагаю, косвенно (т.е. за другого) чувствовать во имя богов, и те в них нуждаются". Приблизительно таков подстрочник. По–русски у меня нет.
5 февр. 2007 Спасибо за статью — мне уже передали копию (экземпляр) "рождественского" выпуска. Думаю, это блестящая проповедь, содержащая мысль о необходимости выхода за цитату. Когда в 80х началась центонная поэзия, я был в ужасе и понимал, что, после того как смолкнет хохот, этот способ письма потянет вниз половину пишущих. Первые мастера в этом деле были Ерёма и Коркия. Дальнейшие уже разработчики, часто превзошедшие первопроходцев. Есть и другая, новая (центонность онемела) пагуба — на малейший признак смысла смотреть как на библейскую запись — это гиперинтерпретирование. В конце 70х у меня была идея избавиться полностью от интерпретации. Тогда ассоциативизм становился господствующим подходом, а я, хотя и жил ассоциациями, почувствовал неприятие бесконечных трактовок. Как бы мне ни были приятны страницы 
тартусских сборников, но восмистишья Мандельштама я ценил как сингулярную вещь, любил их за слова, которыми они написаны. Поэтику (метафору, образ) при котором смыслы всё время получают расширение, я называл, естественно, центробежным тропом, а там, где на донышке мерцал единственный смысл, где он умещался в точку, я называл 
центростремительным тропом, и хотел добиться именно однозначности прочтения. Это невозможно. Но я написал стихотворение "Тренога" именно с целью окоротить, затормозить ассоциативность, зарамить её и зафиксировать. И гиперинтерпретации и цитатность — риторика фарисеев, когда упускается шанс, миг. Подвёрстывается ли "вечное возвращение" по своей природе к цитате, надо подумать. Мысль замечательная, но считается, что "вечное возвращение" относится к времени мифа, которое — кольцевое. Цитата это частный случай этого кольца.
Но из цитат есть выход, такой же редкий как без возможности без них обойтись вообще. Это когда ты намеренно из них строишь концептуальную вещь как делает, например, Саша Скидан в своём сборнике "Красное смещение". Там подбор цитат, как в реферате, выстроен с умыслом, а не по стилевому единству или исходя из потенции пародии.
Библия не была принята античным миром. Поначалу. В ней искали кто философию, кто историю, кто поэзию, но только не Другого. Греческое имперское высокомерие было разбалансировано и смущено при встрече с  Книгой. Они не понимали библейского героя. Ведь он неполноценен, он  сомневающийся, колеблющийся, он "не соответствует", он не полон без своего иудейского Бога. То, что библейские герои  — свидетели, а не активные создатели ситуаций было трудно для античности. Античный герой, хотя и сотрудничает с богами, но живёт в предрасположенности, в фатуме, под контролем рока. А вот библейские таковы, что стоит им от Бога отдалиться, затевают чёрти что, и совсем не похожи на настоящих героев!  Я сейчас очень грубо пересказываю одно из настроений книги Леонаса. "Фигаро" напечатало рецензию, но я не читаю по–французски. Вот здесь  
книга.
14 мая 2007 Сегодня, значит, 107 лет со дня смерти  Соловьёва в Узком. Когда я жил в Ясенево, я часто ходил к метро "Коньково" через Узкое, если погода и дорога позволяла. "Ворота с полукруглой аркой" (Пастернак) там есть и по сей день рядом со входом в музей Палеонтологии. Кроме самого академического санатория (бывшей усадьбы) там была изящная церковь (теперь отреставрированная), до верху  набитая трофейной военной немецкой и прибалтийской литературой. Окна храма часто держали открытыми, другой  
вентиляции не было, и можно было крюками и даже — я видел, что лыжными палками — доставать через решётки огромные штабные папки. На одной я прочитал "Операция Аргус". Говорили, что эти архивы принадлежат Красногорскому центру, но не доходят руки разобрать весь хлам. Узкое походило на законсервированный, словно для мосфильмовских нужд клочок деревенской территории в городе — там ходили коровы, там был магазинчик в одноэтажном краснокирпичном строении по типу сельпо, где пахло мылом, сырым хлебом и где можно было купить вино (моё Ясенево это вторая половина 80–х). Как там Соловьёв думал о Софии, мировой душе, о Римской церкви и Антихристе, я  знал понаслышке, и до сих пор не читал Соловьёва, но исправлюсь.
Вот, не читал Соловьёва, а спешу сам себя процитировать, но ты мне прости. Это же всего-навсего список черт, характерный для Антихриста (я эти сведения привёл в НЛОшной книжке в главке "Сикось–накось"):
"В Москве этого времени были и другие, более умеренные группы интеллигентных стихотворцев, но именно те, с которыми я встречался, отличались унынием, высокомерием и неуверенностью в себе, т.е. чертами Антихриста в изображении Луки  
Синьорелли..."
1 авг. 2007 Хорошо бы и в Бремен заглянуть, там выставка Уильяма Кентриджа (William Kentridge). Он гениальный график, анимирующий свои рисунки в фильмах, а тут соорудил выставку анаморфоз. В зеркальных вертикальных цилиндрах собираются в реальную форму абстрактные и деформированные части, расположенные горизонтально, на столах. Я видел эти оптические штуки в музее техники в Мюнхене. Книгу о Кентридже я купил, и там, кстати, несколько ссылок на Зебальда, поскольку Кентридж его активный читатель.
13 авг. 2007 Обижаться на церковь, мне кажется, не стоит, потому что она состоит из священников, самых-самых разных, и у каждого есть свои претензии к этой институции. Наша задача строить ту церковь, которая есть в воображении, созданном Писанием, как мы её видим.  
Официальный декор остаётся в той стороне, где церковникам привольнее и уместнее по политике. Связь церкви и власти недоступна моему пониманию, даже если связующим элементом считать характерные черты нашего народа (которому ты читаешь сонеты  англичанина). Вообще это какая–то промышленность, базирующаяся на психических данных. Однако в церкви есть ритуал, литургия... То, что я люблю.
3 марта 2008 Андрюша, все тексты посмотрю сегодня же, ежели получится. И буду ещё отвечать тебе. Европейский гуманизм не русский, тут внимательнее к людям. Так и Рильке к Цветаевой. В этом гуманизме есть и лицемерие, потому что речь идёт только о смене меры — люди почти те же. Первая мировая выправила уравнение. Поэтический мир раздвоился, если  
совсем грубо. Половина пошла за опытом Аполлинера (и до сих пор идёт) а меньшая половина за Рильке. Хотя он очень феноменологичен, и Милош с Шимборьской выбрали путь другой. Мне ближе итальянские герметики.
2 февр. 2009