небо сегодня сдержанней и серее
каким может быть только торгово-промышленный глагол
редкие дворики вынесли старикам с медалями букеты сирени
и вокзалы полны прибывающих облаков

облака это перлюстрированная опера
сконцентрированное человеческое из севшего напрочь горла
вот группа облаков из святогорска вот группа облаков из куопио
а это единственное из кельна

остальные облака в основном из норвегии
а то что из кельна пришло выжала пропорола почтовая служащая гроза
и окна кричат безвекие
воспойте воспойте отца

боже как насчет обещанного метео
и где твое ощущение вечного плюса
сверху подобием сбитого мессера
блюдца

а мне хотелось увидеть бумажных туполевых внутри кривого
переулка в котором уже никто и не селится
какая-то необъяснимая тревога
на сердце

я иду под вечер переступая лужи
и толкаю других испытанных бытом и болью
ну же
что с тобою

жизнь как девочка из метро загорелая стройная такая желанная но упущена
и ничего не осталось как делать что свыше задано
так маяковский когда-то подсаживал пушкина
и вознесенский приказывал встать гамзатову

куда мне идти если все транспаранты уводят в автосалоны
купи последний перед кончиною понтиак
и омское пиво цвета подуличной многоразовой прелой соломы
в витринах и литовские угри на орловских ломтях

хочу ли я видеть место сборища красного
кирпича вывески плакаты чистый как березовый сок совок
что даст мне лучшего лишнего или напрасного
винзавод

впереди меня уставшая женщина мария арбатова
спрашивает у охранника далеко ль еще
до корпуса №5 времени половина девятого
полное горище

вот и вход похоже на собрание пайщиков
спину прямее лицо ровней
тема алексей парщиков
сорок дней

здание изнутри почти лишено красот
квадратные вытяжки алюминия по периметру тот же кирпич но крашенный белокров
вмещающий до трехсот
человек гроб

зал уже полон и я присаживаюсь на белой лавке
осматриваю родных незнакомых бородатых бритых потолок гофрированный венчающий этот собор
ботинки как растопленные шоколадки
пачкают пол

там впереди на большом экране фото
лицо в полутьме будто ночью весенней утопленник всплыл крупноглазый
мягкие формы губ картофельный нос про него-то
не зря говорили лазарь

люди жмут руки улыбаются разговаривают что впрочем им еще делать
все они пришли помянуть свое беспошлинное надтелесное неоплаканное вчера
скоро девять
пора

простим первой жене ускользающий взгляд
простим волнение ведущего коровина
сорок дней назад
поэзия похоронена

объявляют что сначала пойдут записи в авторском исполнении
все затихают на пару минут
еще пара минут все молчаливо-нервные
и тут что-то страшное язвенно-горловое уоа-уоа-уоа начинает тянуть

может быть это и проблема стыковки живого и мультимедиа
так раньше мы слушали помню пластинки вместо 78-и оборотов на 33-х
но мне показалось что более-менее
это был занебесный рев

вы как будто спите на дешевом мещанском тюле
и голос из вас выходит как параллельно считает кедров с гробом внутри
и мне представляются сан-микелевские туи
выбитое на граните здесь поэт оставил ненужное и вместо границы жизни нули

ох кем я был в то время как вы держали весь мир за сирот
любил высоцкого верил актерам носил за душою парочку школьных штампов
вместо того чтобы темным портвейном дышать на московский лед
как вы арабов еременко жданов

и правильно грохочет давыдов что вас нельзя прочитать навскид
и верно евгений абрамыч смущается что это-де гражданская панихида
вы безо всяких усилий обошли всех нас хит...
да не хитро

а я ведь тоже печатался в студенческом меридиане
и могу гордиться что там отметилась и рука парщикова
эй земляне
шампанского

пришедшие попеременно читают парщикова и себя
я начинаю чувствовать головную боль сжимаю уши смотрю на дверь
мне все кажется что это не смерть но репетиция
и этот зал не менее чем бродвей

смерть поэта всегда мировая молельная читка
кто-то встает выходит курить на улицу таков видимо планчик
чем дальше сюжетная линия тем больше пытаешь что же случится
удивительно но никто не плачет

зато дитя гуляет по залу и зал на него не сердится
наоборот почти допускают его к экрану читай одру
а одна девушка чуть ли не топлесс вертится вынимает зеркальце
и смотрит на спелые губы а я почему-то на выход смотрю

вместе со мною ныряет в последнюю щель
сам автор вечера в руках его золотые сорок колосьев
я его спрашиваю почему-то алексей а кто следующий
и он на меня не глядя и следующий алексей но лосев

мы выходим на площадь центра непонятого швеям и мотористкам искусства
стемнело реклама навязывает крупными буквами персона школа стилистов
половина десятого пусто
город смотрит как многолистый пристав

и я решаюсь еще на вопрос а что же дальше
небо как новая декорация поднято краном
и парщиков отвечает как юбиляр в копеечном репортаже
дальше я напишу о главном

дождь побуянил порядком афиши и урны испачкав
вижу порядочный дяденька целуется с порядочной тетенькой
говорю им что умер парщиков
парщиков кто такой

ах спасибо вам уличные потешили
мы ловим такси и несемся между домами
и с моей стороны окно запотевшее
а за дверью водителя все в тумане

туман это мертвецов дыхание смысл увязнувший в ритме
строка как военный преступник скрывающаяся от месяца
парщиков на заднем сиденье вдруг говорит мне
зачем вы пришли чтобы отметиться

нет выпаливаю но думаю про себя что все еще болен юностью
и сил не хватает выдавить навсегда эту трусость кроличью
но такие же ломкие как и я тополя выпускают свою листву
как панасоник ответ парщикова в далекие уже девяностые бунимовичу

приехали стоп пара сотен рублей вместе с туманом скрываются в покровском-стрешнево
как детоубийца битый солдатским ремнем в детстве и выгнанный из дому
пуще прежнего
отношусь к этому городу точно к ожиревшему приставу

мы постояли немного и сама собою замялась игра в ответчик-истец
да и кто я против уходящего в облака исполина
и единственное что понял я когда образ поэта исчез
что личность есть вечность и каждая неоспорима

мне почему-то вспомнилось трифоновское на выбор
умирает чужой человек а родная дочь в это время сдает экзамен
я отовсюду выпал
замер

и когда я ехал в новой попутке и ночь разыгрывала из себя чудище
я думал что может быть напишу о нем что-нибудь в сердце в рифму или верлибром
напишу еще
но когда еще не выбрал

дома встречая меня жена услышала телефонный зуммер
и побежала на кухню мимолетом справляясь как мол дела
и я неожиданно для себя открылся ей парщиков парщиков умер
а-а

и она говорила потом на кухне ты совсем не видишь совсем понимаешь совсем своей дочери
и я промолчал а что собственно я мог сказать ей
что я дошел до черты
и что пропасть сзади

я зашел в комнату к спящей дочери и гладил бахромку пальчиков
покрытых детским прозрачным купленным конечно же мамой лаком
говорил ей шепотом умер парщиков
и плакал

возможно и те кто приходили сегодня на винзавод
сдерживали слезы и настаивали про полностью выплаченную дань аду
понимая что вначале господь того позовет
кто держит в руке гранату

и это не пафос не раздражающий выпад как например для данте
конфликт в котором задействованы литературные гвельфы и гиббелины
я было начал раздумывать о нынешней печальной дате
но жена позвала меня помочь ей сменить простыни на перины

мы улеглись наконец по телевизору шли последние новости в кровавой пене
ничего о сорокоусте больше о предстоящих учениях НАТО больше о спорте
и мне казалось что вместо гимна русские хоккеисты в берне пели
воспойте отца воспойте

ночью до трех или до четырех лежал я в кровати крошечный
думал что мне дальше делать все занято заперто заминировано куда ни полезь
и как педиатр холодной ложечкой
в меня входила болезнь

эту поверхность загоральщиков подметальщиков трамвайщиков банщиков сварщиков
и так далее одна известная мне душа покинула видимо
но звезда по имени парщиков
уже светила где-то над митино

нам никуда в ближайшее время не деться
из этого порочного неказистого оправдывающегося боязненного дрянного
но если вдруг я увижу как деревенский священник крестит младенца
я улыбнусь на мгновенье понимая что это его алексея парщикова тренога

небо сегодня пахнет сиренью свежей
первой грозою из кельна стамбульской базарною остротою
так засыпает мир на груди оплавляя свечи
убаюканный великой строкою