Три года назад умер Парщиков. Мне всегда он казался каким-то надмирным человеком, с горы Олимп, вневременным. То есть - старше не только своих лет, но и своих дел. Равно как и некоторые его собратья по цеху. В этом, наверное, отличие некоторых теперешних звезд, над которыми исподтишка подтруниваешь - мол, да куда им... Как и тебе самому – куда? Куда нам против Парщикова с его внетелесным слогом и с его запутанными ветвями возле вселенского океана. Стоя рядом, понимал, как ты мал. И не в том дело, что ты иная планета, нет. А в том, что пока ты обрастал ракушками, лежа и гния на берегу, Парщиков достигал марианских впадин и летал в космосе. Он воистину жил. И потому, казалось, он бессмертен. да и сегодня так кажется - мелькнуло этих три года, а как бы и нет.

Как-то небезызвестный Найман, стоя с Парщиковым где-то возле американского берега, услышал какой-то изнутри болезненный полукрик в сторону великой воды, то ли неуспокоенную радость, то ли непроглоченную грусть. Так Парщиков прикипал к этой трудноповоротливой земле с ее бытовыми мелочами. Мне удалось только разок поздороваться с ним, на какой-то вечеринке, смято представленным и вообще - прикоснувшимся к чему-то вечному. К его слову. К его внешнему спокойствию и внутреннему вечному двигателю, который он оставил своим самым близким. Его бесконечное сердце. Разную, но всегда будоражащую акустику. Кто ночами, как романтические радиолюбители, сидит у своего железного приемника волн, наверняка, слышит сигналы с планеты Парщиков.