В доме снеди росли, и готовился пир, так распорядился Мазепа,
третий день во дворце блюда стояли, и уже менялся их запах,
мычали коты от обжорства и неподвижно пересекали залы; дичая,
псы задыхались от пищи, под лавками каменели, треща хрящами,
рыбы лежали - пока их усыпляли, они подметали хвостами двор,
зеркала намокали в пару говяжьих развалов, остывал узвар,
тысячи щековин солёных, мочёные губы, галушки из рыбных филе,
луфари и умбрины в грибной икре черствели в дворцовой мгле;
полк мухобоев караулил еду, и гетман ступал в шароварах, как языки,
кривые турецкие вина носили бессонницей трезвые казаки;
столь долгоносые мыши, что, казалось, наполовину залезли в кульки, алели
бесстрашно на солнце закатном, и, если от них вести параллели,
мы наткнемся на красные перцы в бутылях - так же спокойны они,
и еще: словно жгучие перцы в стремительной водке, мутились свечные огни,
и бурели привезенные из Афона лимоны, были настежь открыты
окна, затянутые холстами, и пышные всюду завиты рулеты,
и рулетики с хреном, обёрнутые салатным листом, и посуды - нет им цены!
и ещё: поглядите, пан гетман, какие занялись вашим домом цветы!
Поглядите, пан гетман, какие цветы ваши очи измором берут!
Красниус мальвиус роза засовы срывает с тяжёлых ворот.
Марфа, виновница, имя, в которое вставлена Ф - буква-мужчина,
медленно входит в хоромы и останавливается смущённо.

Что-то сказал ей Мазепа и смазал её кулаком по уху. Марфа
прыгнула прямо на гетмана, ступни её, словно ленточки в небе. Мазепа
вправо успел уклониться, а левой рукой отбросил противницу. Марфа
села на корточки у стены и отдыхала, волосы - лимонного цвета. Мазепа
к ней подошёл и ударил её острым носком по колену. Марфа
вскочила, и оба, потеряв равновесье, упали и покатились. Мазепа
бедро её оседлал и взвыл, задирая искусанное лицо, и покатились: снизу
смерть вторую гетман увидел - горящее чучело Чечеля* и своё; сверху -
крест на ключице у Марфы, который сам подарил ей; снизу
Марфа увидела росписи на потолке и гетманский подбородок; сверху -
чучело гетмана над Киевом в светлый день... у Марфы затекает рука...
чучело, словно кит, плывущий хвостом вперёд - усы торчат из мешка,
это - Иван Степанович, гетман Мазепа, мммаа! - толпа выдыхает - паа!...
Тополя пузырятся перед несбывшимся королём Украины, толпа
имеет голову серной спички, и вот поочерёдно сгорают усы на скобе,
и мешок оживляется битвой с оранжевым шаром, нашарив его в себе.
Катится пара дворцом, наконец, расцепились, дрожат, разошлись по углам,
она спиной повернулась и кровь стирает с лица перед оконным стеклом.
Мазепа ей говорит: я не ищу себе места в тебе, уходи!
Крестница кровь стирает с лица, платье разорвано сзади и на груди,
лопатки её сближаются так, что мог бы Мазепа их вишенкой соединить, -
несмь доволен Владыко Господи, да внидеши... - но тотчас теряет нить, -
несмь доволен Владыко Господи, да внидеши под кров души моея,
всякий кусок золота в невесомости принимает форму тела ея.
Ввёл он крестницу в спальню, где окна распахнуты и пахнет травой,
пол покачнулся под ней, и от испуга вцепилась она в рукоятку над головой
и взлетела.
             Пыль оседает пока, мы разберём гордый закон механизма:
гостил у Мазепы однажды инженер из Вероны, пионер терроризма,
с фиолетовыми волосами, что-то от барбариса под слабым дождём; Мазепе
в доме мечталось давно оборудовать мышеловку для знати, трепет
объял инженера, он создал устройство, и ускакал возводить карусели в Варшаве.
На потолке были два блока из дуба укреплены и свободно вращались,
специальный канат был пропущен по блокам, и с одной стороны
к нему привязали бобовой формы местные валуны, а с другой стороны
цилиндр, в котором был вырезан паз для упора, дабы не давать грузу
унести через блоки канат, но если тянуть его на себя, сразу
вылетал из гнезда, и хитрый канат вверх забирал машинально,
так и Марфа, дёрнув за рукоятку, была поднята над спальней,
этого мало: место, где стояла она на полу, обратилось в колодец.
Так задумал Мазепа.
             Так исполнил Веронец.
Что сказать о колодце, когда он ни звука не возвращал и топил перспективу?
Легче влезть на стеклянную гору или разговорить полтавскую деву
в угольно-синем белье под оранжевой газовой блузой, оборона во взгляде.
Сколько старшин и полковников Хортицы себя показали на италианском снаряде!
Сколько бледнели они - лишь бахрома кумачовых рубцов на лице набрякала,
канули те воеводы, и рукоятка, качаясь, их души вокруг растолкала.
К той рукоятке мясо цепляли, кусища, ну прямо с пирушки пещерной, -
взвейтесь, собачки, и затвердейте от страха, торча, как прищепки!
Марфа летала туда и сюда, каблуки наставляя на гетмана, амплитуда свежела,
вот ее вынесло кверху, и воздух она обняла, отпустила и села
гетману прямо на плечи, и он покачнулся, и левой рукой прикоснулся к эфесу,
и ощутил щеками укол шёлка чулок, побудивший в нём силу, поперечную весу,
силу, берущую в битву полезную Дарвина и морскую звезду, - всех! - помимо,
той черепахи (см. предыдущую главку), что с Карлом сравнима.
В мышцах любовников смешана крепость лопастей и небес,
а когда возвратились они, увидали: в тысячах поз
казаки сопели в испарине, разбросанные, словно отрезы сизого шёлка,
ножки собачек скобкой согнулись, а спинки утрамбовались, и выросли шейки
ибо - эволюционировали: с нижних лавок взяли запасы и захотели с верхних;
торты нетронутые лежали, но башни их повреждены - все в луковых перьях,
и рыбьи скелеты - мел, а головы их - фольга, а в мисках из-под салата -
уши кабаньи - 6 штук, у него бывает и больше, когда отряхиваете от болота,
у лучших котов концы хвостов раздвоились и умели отщипывать пищу,
мерцали осколки тарелок - были съедены тыщи и не съедены тыщи;
иглицы-птицы, зобы раздувая, клевали столы и пушистые сдобы крошили,
грудились кости обглоданные и дрожали кустиками сухожилий,
были колбасные палки проедены вдоль для забавы, но как - непонятно;
играл холодок, и ловили друг друга по залам, как львы, бурые пятна;
дух вычитанья витал, и торчали ножи, распрямляясь в святой простоте,
по одиночеству с ними сравнимы законы природы, ярящиеся в пустоте.
Солнце стояло в зените, и ночь во дворце, несмотря на раскрытые ставни,
может, к дверным и оконным проёмам были привалены камни,
             я допускаю...

* Полковник Чечель был в сговоре с изменником и защищал от Меншикова батуринскую ставку. Чучела гетмана и полковника по приказу Петра казнили всенародно в Киеве еще до полтавского сражения.