Выброшенные морем пластиковые канистры в шафрановых синяках
на квадратных коленях, как мимо педалей, елозят по улочкам на сквозняках.

Ветер носит в когтях экраны грязи и лужи сорванного белья.
С локтем заломленным ползают по синусоиде травяные поля.

Обезьянники клейких гримас, как прикнопленные на лету, на углах, по пути...
Юноша в нише (с суставом на шее) кривляется, тихо свистя, — известняк во плоти.

Может ли ветер мне дать подержать на руках этот длинный залив?
Может ли ёлочкой добежать до зенита и взять его в клещи, себя раздвоив?

Дует сквозь свежий багет, торт с катакомбами из глазурных скорлуп и коржи.
Дует в рукав и за ворот. Укройся в кондитерской. Гул за стеклом. Закажи

чашечку кофе. На внутренней стенке осела кофейная сеточка и теребит
остов рассеянного в белизне дирижабля, его преждевременный вид.

Сдвинута ветром на пару делений вперёд хронологическая шкала.
Пальцы ложатся на стол, как покорная пудра, и кость лопаточная светла.

Сборятся длинные шторы и монотонно мычат себе в нос, щипля терракотовый пол.
Отклоняются гребни на шлемах, лают чайки, оттопырился порт.

Разгоняется ветер в подземных коллекторах на ободьях, выехавших из стены.
О, цепочкообразный прах, вкрадчивый в тупичках — ему хоть бы хны.

А рулетка одержима сиянием и стирает историю, девятнадцатый век, за этапом этап.
Мимо вокзала с горы верещагинских черепов слетела тысяча шляп.