Четыре солдата карательного отряда
заступают в ночь на дежурство. Тварь пустыни глаз отводит к виску
и следит, замерев. До чего же нарядна —
чешуйка к чешуйке и волосок к волоску!

Идут по дороге кольцевые солдаты, радиальные цели,
плоские тусклые каски, у первого панцырь шипаст.
Линзы надзора, чтоб копьями их не задели,
следуют на расстоянии и могут из виду пропасть.

Памяти им не хватило — всё медленнее возникали
указанные места. Что видели? Ахерон?
На спину перевернулись, как будто бы с рюкзаками
в плещущий резервуар попадaли вчетвером.

Вошли в резонанс с пустыней акупунктурные точки,
с ними вошли в резонанс черви, личинки, жуки,
одержимые скалы, издёрганные комочки,
зубчатый профиль буквы, написанной от руки.

Тела их теряли фрагменты, и разбредались потери
тихо по атласу мира, что случайно раскрыт
на климатических зонах, где разобщённые звери
высятся на рельефах — живущий и вымерший вид.

Так на дороге у камня раскинулись как попало:
полулёжа и навзничь, и упавшие ниц.
Дерево, ткани и кожи, керамика и металлы
в ожидании склеивающих, собирательных линз.

Один из них спал, защищаясь (психика сложена вчетверо).
Уклоняясь от спущенного, оскаленного прыжка.
Другой виском прислонился к пике и с позднего вечера
туловищем обезноженным похож на морского конька.

Береты анестезиологов изумрудные до оскомины,
халаты их малахитовые — жухнут от магниевых огней.
Крышка над прямоугольником не стронута. И ускоренно
захлопываются тени, чтоб земля казалась ровней.

Монотонные стражи на снящейся им галере
меняют позы на вёслах. Вокруг ни души.
Свод небесный запнулся и наверстал, собрав на коленке
время, ушедшее на распознание слепыша или змеи-левши.