Когда, бальзамируясь гримом, ты полуодетая
думаешь, как взорвать этот театр подпольный,
больше всего раздражает лампа дневного света
и самопал тяжёлый, почему-то двуствольный.

В домах для престарелых широких и проточных,
где вина труднодоступна, зато небытия - как бодяги,
чифир вынимает горло и на ста цепочках
подвешивает, а сердце заворачивает в бумагу.

Тот город фиговый - лишь флёр над преисподней.
Мы оба не обещаны ему.
Мертвы - вчера, оживлены - сегодня,
я сам не понимаю, почему.

Между поэтом и Музой есть солнечный тяж,
капельницею пространства шумящий едва, -
чем убыстрённей поэт погружается в раж,
женская в нём безусловней свистит голова.