Возлюбленная моя ответную страсть присвоила.
В пустоте ненавязчивой, т.е. без напряжения
я живу развлечениями, доступными воину,
целиком поглощённый азартом слежения

Под этим небом, над этим углем
циклон выдувает с сахарным гулом
яблоню, тыкву, крыжовник, улей,
зубчатыми стайками гули-гули

Пряжкой хмельной стрельнёт Волноваха,
плеснёт жестянкой из-под колёс, -
степь молодая встаёт из праха,
в лапах Медведицы мельница роз

Впотьмах ты постриглась под новобранца,
а говоришь, что тебя обманули,
напоминая всем царедворца,
с хлебом и флагом сидишь на стуле

Между поэтом и Музой есть солнечный тяж,
капельницею пространства шумящий едва, -
чем убыстрённей поэт погружается в раж,
женская в нём безусловней свистит голова.

Это маковый сон: состязание крови с покоем
меловым, как сирена. И чудится: ртутный атлас
облегает до глянца пространство земли волевое,
где вершится распад, согревающий время и нас.

В подземельях стальных, где позируют снам мертвецы,
провоцируя гибель, боясь разминуться при встрече,
я купил у цветочницы ветку маньчжурской красы -
в ней печётся гобой, замурованный в сизые печи.

Тот город фиговый - лишь флёр над преисподней.
Мы оба не обещаны ему.
Мертвы - вчера, оживлены - сегодня,
я сам не понимаю, почему.

Вшит "зингером" в куб коммунальной квартиры,
                 кенарь - мешочек пунктиров,
поддёвка для чайной души!

В домах для престарелых широких и проточных,
где вина труднодоступна, зато небытия - как бодяги,
чифир вынимает горло и на ста цепочках
подвешивает, а сердце заворачивает в бумагу.